Путин

Самой большой головной болью Ельцина было финансовое цунами, поразившее российскую экономику после внезапного падения мировых цен на нефть до 8,50 доллара за баррель. Кризис начался 27 мая 1998 года («черный вторник»), когда курс акций резко упал более чем на 14 процентов, что привело к обвалу фондового рынка на 40 процентов с начала месяца. Процентные ставки, снизившиеся от 42 процентов по январским показателям до 30 процентов, внезапно увеличились до 150 процентов. Государственный долг составлял более 140 миллиардов долларов в твердой валюте и 60 миллиардов долларов в рублевом эквиваленте по внутреннему долгу страны, краткосрочным государственным облигациям.

Ельцин вызвал в Кремль Анатолия Чубайса (которого он в одном из своих типичных эксцентричных порывов уволил из кабинета министров двумя месяцами ранее) и отправил его униженно просить о помощи Вашингтон. Чубайс вернулся от Президента Клинтона с обещанием финансовой помощи, «которая должна способствовать стабильности, структурным реформам и экономическому росту в России». Однако никто не был уверен в способности Кириенко справиться с ситуацией, и именно олигархи выбрали Чубайса, вопреки воле Ельцина, в качестве главы правительственной команды на решающих переговорах с МВФ. Десять миллиардов долларов, предлагаемых международными банкирами, было недостаточно; Россия нуждалась в 35 миллиардах долларов. В ходе следующего посещения Соединенных Штатов Чубайсу удалось убедить представителей МВФ увеличить заем до 22,6 миллиарда долларов на два года. Перечисление аванса в размере 4,8 миллиардов долларов до конца июля разрешило бы проблемы, как минимум, до октября – по крайней мере, так предполагалось. К сожалению, зарубежные инвесторы посчитали, что настало время выйти из игры, и вывели такие огромные суммы денег, что к концу августа российские банки не просто оказались в затруднительном положении, а были на грани развала.

В российской экономике существовало слишком много неустойчивых факторов, и одним из самых непредсказуемых было здоровье 65-летнего Президента. В период голодных забастовок шахтеров, проходивших в Москве под открытым небом, мэр Лужков с вызовом заявил, что если Ельцин «не может работать и выполнять свои обязанности, то нужно иметь волю и смелость, чтобы сказать об этом прямо». Ельцин был сильно уязвлен этой критикой, поскольку он лично выбрал Лужкова с целью политического продвижения во время перестройки, и уже совсем недавно, в 1996 году, они провели совместную кампанию. Путин рассказывает, что, когда он направлялся в печально известное серо-желтое кирпичное здание на Лубянке, в котором размещалась штаб-квартира ФСБ, он чувствовал такое нервное напряжение, будто его подключили к электрической сети. Одним из его главных приоритетов было проведение ряда мер по снижению служебных затрат, что непременно означало обретение врагов. Уходящий в отставку директор Николай Ковалев открыл перед ним сейф со словами: «Вот моя секретная записная книжка. И вот мое оружие». Ковалев стремился искоренить коррупцию в банках и фирмах, но был не в состоянии понять, что подобная коррупция просачивалась в кремлевские верхи. Возможно, естественным предпочтением Путина было бы продолжать работу Ковалева, но он осознавал, что его назначение – а вместе с ним и доверие Президента – предусматривало пресечение вмешательства ФСБ в дела президентской семьи. Если он и научился чему-либо в КГБ, то это было умение выполнять приказы.

Путин вскоре понял: несмотря на то, что орган сменил название, он сохранил свою традиционную паранойю, заключавшуюся в так называемом «постоянном состоянии напряжения». «Они всегда устраивали проверки, – рассказывал он. – Не очень часто, но очень неприятно». Кроме того, существовали мелкие ограничения: так, предполагалось, что чиновники ФСБ должны обедать в одной из столовых на Лубянке, поскольку, согласно распространенному мнению, «только спекулянты и проститутки обедают в ресторанах».