Путём всея плоти

Назавтра он пустился на поиски работы, и я не видел его до пяти вечера, когда он вернулся и сказал, что не нашёл ничего. То же было и на второй день, и на третий. Куда бы он ни приходил, ему неизменно отказывали, а часто просто гнали прочь; я видел по выражению его лица, хотя он ничего не говорил, что он начинает тревожиться, и стал подумывать, что мне пора прийти к нему на выручку. Он рассказал, что побывал в огромном множестве мест, и везде слышал одно и то же. Оказалось, что придерживаться старой дорожки легко, а пробиваться на новую очень трудно.

На Лезер-Лейн он мимоходом, как бы из праздного любопытства и не выказывая никакой практической заинтересованности, поговорил с рыбным торговцем, когда покупал себе копчёную селёдку к чаю.

— Торговля? — сказал хозяин лавки. — Э, никто не поверит, сколько можно наторговать, ежели продавать помаленьку, на пенни да на два, ежели, конешно, знаешь, чего делаешь. Да вон, возьмите для примеру эти морские улитки. Прошлую субботу мы с моей малышкой Эммой вечером с восьми до полдвенадцатого продали этих улиток на 7 фунтов, и всё помалу, то на пенни, то на два, ну, может немножко на полпенни тоже, но немного. А всё почему? Из-за пару. Эт’ всё пар. Мы их всё парили и парили внизу, и как пар валил из подвала через решётку, так они всё покупали и покупали, а как не шёл, так ну никак. Ну, мы и парили их и парили, пока все не продали. Вот так вот оно и идёт; если знаешь своё дело — продашь, а не знаешь — так только напортачишь. Не, если б не пар, да я б на 10 шиллингов этих улиток за всю ночь не продал.

Наслушавшись ещё много житейской мудрости такого рода, Эрнест ещё более утвердился в намерении поставить на портняжное дело как на единственное ремесло, о котором он хоть что-нибудь знал. И, однако же, прошло три дня и четыре, а работы всё не было, как и в первый день.

Тогда я сделал то, что должен был бы сделать уже давно, именно же, зашёл к своему портному, который обшивал меня более четверти века, и спросил его совета. Он объявил замысел Эрнеста безнадёжным.

— Если бы, — сказал мистер Ларкинс, ибо именно так звали моего портного, — он начал в четырнадцать, тогда бы могло получиться, но в двадцать четыре человека нельзя заставлять работать в мастерской, где полно портных; он не сработается с ребятами, а они с ним; вряд ли можно ожидать от него, что он будет с ними на короткой ноге, дескать, «привет, мужики, как жисть», а от его товарищей — что он им понравится, коли не будет. Человеку надо сначала хорошенько опуститься, или по пьянству, или по естественной склонности к низменной компании, прежде чем он сможет ужиться с людьми, которые ему неровня.

Мистер Ларкинс говорил ещё очень много, а потом повёл меня посмотреть, где работают его собственные рабочие.

— И это ещё рай, — сказал он, — по сравнению с большинством мастерских. Какой джентльмен, по-вашему, мог бы две недели выдержать такой воздух?

Я поспешил прочь от этой душной, зловонной атмосферы. Мне стало ясно, что работой среди портных в пошивочной Эрнест и единого кирпичика своей тюрьмы не раскачает.

В заключение мистер Ларкинс сказал, что если бы даже мой протеже был работником куда лучше, чем этого можно от него ожидать, то всё равно ни один мастер не взял бы его на работу, боясь недовольства своих подмастерьев.

Я уходил от него с досадой на себя, что мог бы и сам всё это сообразить; я ещё крепче, чем прежде, призадумался — а не дать ли моему юному другу несколько тысяч да не отправить в колонии; и вдруг, вернувшись около пяти часов домой, обнаружил его там сияющего, с известием, что он нашёл всё, чего желал.

Глава LXXI

Выяснилось, что последние три-четыре дня он слонялся по улицам — ища, я полагаю, чем бы заняться, зная хотя бы, чего хочет, но не зная, как этого добиться. А между тем то, чего он хотел, на самом деле было найти так легко, что лишь такому высокообразованному учёному мужу, как он, могло это не удаться. Но, как бы то ни было, он давно уже был пуганой вороной и боялся каждого куста; он был подавлен и растерян, и с каждым днём мужество всё больше покидало его, и он каждый вечер возвращался ни с чем в свою конуру на Лейстол-Стрит. Он не откровенничал со мною о том, как он проводил эти вечера, а я не допытывался. Наконец, он заключил, что, как бы мучительно это для него ни было, он пойдёт к миссис Джапп: если, думал он, есть на свете кто-нибудь, кто может ему помочь, то только она. Он мрачно бродил вокруг да около от семи до девяти часов, а потом решился и направился прямо на Эшпит-Плейс, чтобы тут же сделать миссис Джапп своей, если можно так выразиться, духовницей.