Путём всея плоти

Жизнь мистера Понтифика не только продолжалась долго, но и была вполне обеспеченной до самого конца. Чего же больше? Пребывая в мире сём, не самая ли это очевидная наша задача — взять от него всё лучшее, наблюдать, что в нём по-настоящему способствует долгой жизни и комфорту, и поступать соответственно? Все животные, кроме человека, знают, что главное дело жизни — наслаждаться ею, и наслаждаются — в той мере, в какой человек и все прочие окружающие обстоятельства им это позволяют. Лучше всех прожил свою жизнь тот, кто сполна насладился ею; Бог сам позаботится о том, чтобы это наслаждение не было чрезмерно, нам во вред. Если в чём и можно упрекнуть мистера Понтифика, так это в том, что он не постарался есть и пить поменьше; тогда он меньше страдал бы печенью и, возможно, прожил бы на год-другой дольше.

Добродетель — ничто, если она не нацелена на старость и на обеспечение достатка. Я говорю в самом широком смысле, и exceptis excipiendis[88]. Псалмопевец говорит: «Праведники не терпят нужды ни в каком благе»[89]. Либо это просто поэтическая вольность, либо из этого следует, что тот, кто терпит нужду в каком-нибудь благе, не праведник; следуя той же логике, можно предположить, что тот, кто прожил долгую жизнь, не терпя нужды ни в каком для себя благе, и сам, с практической точки зрения, довольно-таки благ.

Мистер Понтифик никогда не терпел нужды ни в чём, чего ему сильно хотелось. Правда, он мог быть ещё счастливее, если бы ему хотелось чего-нибудь из того, чего ему не хотелось, но соль-то как раз в этом «если бы хотелось». Все мы грешны тем, что не доставляем себе столько комфорта, сколько могли бы без особого труда; но в данном конкретном случае, мистеру Понтифику просто не хотелось, и он ничего особенного не приобрёл бы, получив то, чего ему не требовалось.

Нет ничего хуже, чем метать свинство перед человеками, приукрашивая добродетель утверждениями, будто бы её истинное начало недостаточно хорошо, чтобы быть в ней самой, будто у неё должна быть некая родословная, которую наши, так сказать, духовные герольды выводят из чего-то такого, к чему она не имеет никакого отношения. Истинная родословная добродетели древнее и почтеннее всего, что только возможно для неё изобрести. Она происходит из человеческого опыта в части собственного благополучия — и пусть это не вполне непогрешимо, но это наименее «погрешимо» из всего, что у нас есть. Если система способна устоять только на лучшем фундаменте, чем этот принцип, то она уже имеет в себе такую встроенную нестабильность, что однажды опрокинется и упадёт, на какой бы пьедестал мы её не вознесли.

Мир давным-давно признал, что нравственность и добродетель суть то, что в конечном итоге приносит человеку мир. «Будь добродетелен, — твердят учебники, — и будешь счастлив». Так и есть; и если какая-то общепризнанная добродетель нас в этом смысле часто подводит, то она на самом деле — лишь замаскированный порок, а если общепризнанный порок не причиняет человеку в его преклонные годы серьёзного вреда, то не так страшен этот порок, как его малюют. К сожалению, хотя мы все одного мнения по главному вопросу, именно же, что добродетель есть то, что имеет тенденцию приносить счастье, а порок — то, что оборачивается скорбью, мы не столь единогласны в деталях, скажем, в вопросе о том, имеет ли каждый конкретный образ действий — ну, скажем, курение — тенденцию приносить счастье или наоборот.

Исходя из моих собственных скромных наблюдений, я заключаю, что очень большая доля бездушия и эгоизма, проявляемых родителями по отношению к детям, обычно не влечёт за собой дурных последствий для родителей. Они могут омрачить жизнь своих детей на много лет вперёд, сами не понеся при этом ни малейшего ущерба. Поэтому я бы сказал так: если родители делаются в известных пределах причиной того, что их детям жизнь становится в тягость, то с их стороны это не такое уж страшное отклонение от нравственных норм.

Принимая во внимание, что мистер Понтифик не был очень возвышенным характером, скажем, что от обычных людей не требуется, чтобы они обладали очень возвышенным характером. Довольно с нас того, что наши нравственные качества и умственные способности — такие же, как у «основной части» «усреднённого» человечества — иными словами, средние — или посредственные?