Путник, зашедший переночевать

Вот уже много лет я не вспоминал Кнабенгута, хотя, казалось, должен был вспоминать, потому что перед войной не было в Шибуше человека, о котором бы говорили столько, сколько о нем, и не было такого времени, когда бы он не будоражил весь город, в очередной раз собирая большие толпы социалистов, которых сам же сагитировал и организовал, выступая перед ними с пламенными речами. Это он организовал первую забастовку портных в нашем городе, а потом собрал тысячи жнецов в разгар жатвы и призвал их не возвращаться на работу, пока им не повысят зарплату и не выполнят другие их требования. «Ваши господа куда больше зависят от вас, чем вы от ваших господ», — убеждал он собравшихся и задержал жатву на целых три дня, пока власти не прислали наряд полицейских, чтобы восстановить порядок. Но Кнабенгут и тут заявил, что никакая власть не может принудить трудящихся, а когда полицейские примкнули штыки к ружьям, он увлек и полицейских своими речами, да так, что они опустили ружья и уже готовы были присоединиться к бастующим собратьям. В Шибуше были и другие люди, завоевавшие себе репутацию как в большом мире, так и в самом нашем городе, но никто не вызывал у нас таких чувств, как Кнабенгут, потому что другие лишь добавляли к тому, что мы уже знали и сами, а Кнабенгут учил нас тому, о чем мы никогда прежде не слышали. В старину, когда еврейский мир стоял на Торе, Шибуш давал миру раввинов. Потом он давал миру ученых мужей. Потом он стал порождать людей деятельных, однако эти люди способны были предложить нам лишь видимость деятельности. Но когда в дела нашей общины вмешался Кнабенгут, он мигом покорил наши сердца, обрушив на нас лавину настоящих дел, которые хлынули, словно из бочки.

Вот как она начиналась, эта его деятельность. В нашем городе было много обездоленных молодых парней — бедняков и детей бедняков, мелких служащих в лавках и магазинах и рабочих, которых хозяева нещадно гнобили днем и ночью. Появившись в городе, Кнабенгут первым делом собрал их, снял для них помещение и стал читать им лекции по естественным наукам и устройству общества. И постепенно они расправили плечи и подняли головы. Некоторые из них остались верны ему до конца и готовы были за него в огонь и воду, но другие впоследствии предали его и извратили его слова, а когда достигли того положения, которое прежде занимали их хозяева, стали вести себя с другими так же, как раньше хозяева обращались с ними самими. Своих верных учеников Кнабенгут настраивал против сионистов, а во время забастовок они следили, чтобы в ряды бастующих не затесались штрейкбрехеры. А тех, кто его предал, он вычеркнул из своего сердца, но, даже если ему представлялся случай, не сводил с ними счеты. Шуцлинг тоже сначала принадлежал к числу его учеников и был предан своему учителю даже больше всех других, но потом в городе появился Зигмунд Винтер и объяснил ему, что Кнабенгут — фантазер, который надеется исправить мир, переделав его на социалистический лад, тогда как этот мир нуждается не в исправлении, а в уничтожении.

Этот Зигмунд Винтер был сыном врача и тоже поначалу принадлежал к числу учеников Кнабенгута. То был темноволосый парень с красивыми глазами, вечно устремленными на проходящих мимо девиц. О нем рассказывали всякие истории, утверждая, среди прочего, что он имел привычку приставать к девушкам на улице и говорить им: «Дай на тебя поглядеть», что у нас в Шибуше не было принято, у нас к девушкам относились уважительно. Он не мог похвастать особыми успехами в учебе и переходил из одной гимназии в другую — иногда потому, что учителям не нравилось, как он пялился на них во время уроков, а иногда потому, что ему не удавалось постичь все тонкости преподаваемой ими мудрости. Впрочем, вполне возможно, что он не был лишен и каких-то достоинств тоже, просто наши люди о них не упоминали, ибо у нас в Шибуше любят рассказывать о своих знатных земляках только то, что умаляет их достоинство, и чем значительней и крупней человек, тем ожесточенней его бывшие земляки твердят, что в детстве он был совершенно ничем не примечателен, напротив — не мог понять даже такие слова Торы, которые понимает любой ребенок, и притом не особенно умный. Не будет большим преувеличением сказать, что, родись в нашем городе великан Ог, царь Башана[238], шибушцы с таким же ожесточением утверждали бы, что этот Ог намного уступал ростом даже нашему рабби Гадиэлю-Младенцу[239].