ПВТ. Тамам Шуд (СИ)

Идолам верили, черным от зим чурбанам с зубастыми ртами. Михаил напрягал руки, силясь скинуть путы. Заговорить хотел — рот воском закрыли.

Русого потянули к высеченному из цельного древа быку-лягухе с вертикальной смоляной пастью. Пасть держали крючьями сразу несколько богатырского сложения мужиков. Загрохотало, заворчало за кругом костряного света. Дятел рванулся так, что держащие его попадали, как кегли. Загомонили, торопясь поспеть. Михаил задышал носом чаще, глубже, шаркнул глазами по сторонам. Нет, не придет помощь.

Погибнуть им здесь, как предшественникам, лежать костьми в деревянных червах-жбанах, хрустеть под ведьмиными пятками… Гнев застил глаза. Почуял Михаил, как дыбом встают волосы на затылке, на хребте, точно гроза подбирается.

Лопнули веревки, как гнилые нитки.

Михаил прыгнул, выхватил у ближнего воина копье, с маху кинул. Нырнуло то копье в грудь стража Волохи, да так к чурбану жертвенному и прикололо. На Михаила кинулись сразу трое, как псы на взметнувшегося медведя, но Иванов их раскидал. Еще один подхватился с воем. Его Иванов за тулово поймал, смял с кольчугой, как куклу, шлепнул о землю — только мокро хряпнуло.

Попятились люди, закричали, наладили стрелы.

Только и стрелами не укрылись.

Подступились было к нему, но Михаил выдернул из земли, как репу, чурбан в виде сидящего зайца. За зайцем потянулись из потревоженной почвы корни, унизанные пульсирующими бубонами. С маху обрушил чучело на противника, снес, как река гнилую плотину.

Прошел Михаил, словно буря по молодому леску — где до смерти сломал, а где согнул в три погибели.

А потом навалились на него с двух сторон, прижали к земле, едва удерживая в четыре руки… И Михаил с трудом пришел в себя.

После этого случая отказался Плотников от Лута. Испугался, чего таить. Силы своей, власти Лута. Как голова сладко кружилась — помнил. Как косточки врага хрустели, будто перепелка в лисьей пасти — тоже навек в ушах засело.

Михаил закрыл верное оружие, спрятал дальше от самого себя. Сел на Хоме Росы. Здесь плотничал, растил огород и приблудную кошку Машку, рыбачил, ходил в лес по грибы и ягоды. Жил не тяжко, трудился, как честный человек.

Думал, глупец, от Лута скрыться.

А Лут сам к нему пришел. Белым мальчиком.

Извертелся Михаил без сна, мысли жалили, что клопы. Выбрался из горячей постели на крыльцо, сел на ступеньку, достал из тайничка самокрутку. Редко курил, от силы пару раз в год. В Луте, бывало, куда чаще смолил…

Даа…

Выдохнул дым, поник головой. По всему выходило, одолел его Лут. Поманил, покликал, а тот и рад бежать. Нила-Крокодила он знал по словам едва знакомых, слава о его мошенствах ходила далеко. Исчез Нил вроде, говорили — на Хоме Альбатроса сел, век вековать.

Ан нет.

Мальчика синеглазого Михаил сперва за Первого не признал. Когда увидел — лицо, вся белая кожа была исшита черной нитью. Болел. Кожу скинул, новая наросла. Жарило его страшно, за сорок точно. Человек бы помер, а этот выкарабкался. Михаил его остужал — в мокрые простыни обертывал, в них же в купальню опускал, в ледяную речную воду. Лед таял, но и жар утекал, водой уносило.

Теперь хоть прояснилось, куда белого тащило. На Хом Полыни, не ближний свет. Михаил поскреб мизинцем переносицу. Голым в Лут идти, что голову в мясорубку совать. Следовало вернуть себе оборону. Вот только признает ли? Примется ли к руке? Сберегло ли валентность?

Вздохнул, волнуясь. Звал его Лут опять, но теперь голос у него был мальчишеский, ломкий, а глаза — синими.

Глава 15

15.

Остаток дня Юга проспал. Словно выпал из всего настоящего и вернулся только под вечер. Проснулся, когда его будто пнули под ребра — хорош, мол, валяться.

Мысли спутались. Или голову ему наизнак вывернули, волосами внутрь? Смутно помнил события, а их черед — хоть убей. Поднялся тяжело, зацепился глазом за дикту.

Клык ее прикусывал полог, ограждал. Или сторожил. Юга приблизился, прошелся пальцами по наростам-кольцам. Тяжелые на вид, холодные. И весь ствол оружия был испещрен мелкими подрезами. Раньше, вроде, и не было их…

Юга попробовал выдернуть дикту, но та сидела прочно. Будто корни пустила. Взялся двумя руками и вздрогнул от неожиданности, когда в глаза ягодным соком брызнул закатный свет.

Второй замер, придерживая рукой полог. Юга тоже застыл, точно пойманный вор.

— Поставил, чтобы не тревожили, — медленно произнес Выпь. — Моя палатка, но все равно лезут.

Отстранил Юга, легко, одной левой, выдернул дикту, убрал за спину.

— Выспался? — спросил, глядя сверху.

В отросших волосах его запутался колючий запах полыни, сухой земли, огня. Впалые щеки не бриты. Зеленью горели бусы на запястье. Юга кивнул заморожено.

— Как бревно, — подтвердил хриплым со сна голосом, взялся переплетать косу, раздирая пальцами пряди, — что я пропустил?

— Ничего важного. Столпы только прибыли. Хотят нас видеть.

Юга замер. Глубоко вздохнул, с силой выдохнул.