Пыль грез. Том 2

– Бегать, ведьма, еще не разучилась? Ну, это твои заботы.

Он ударил коня пятками, направляя его вдоль извилистого следа повозки. А старуха пусть громыхает костями за ним, пока в труху не рассыплется, решив тем самым все его проблемы. Или, если хочет, пусть здесь стоит, таращится на все стороны горизонта по очереди и несет все, что ей заблагорассудится, – можно подумать, небеса соблаговолят ответить.

Повозка. Люди. Живые. Больше ему сейчас ничего не нужно, чтобы вернуться в здравый рассудок, – обожди, только не забывай, что она с неба рухнула. Тоже не сказать чтобы совсем обычное дело.

– Плевать, – пробормотал он, – лишь бы живые.

Сандалат смогла дойти только до моста, где и рухнула. Вифал, проклиная все на свете, упал рядом на колени и приподнял ей голову, пристроив себе на бедро. Кровь струилась у нее из носа, ушей и уголков глаз. Губы блестели, словно накрашенные.

Трое нахтов – или как они в этом мире называются – куда-то пропали, вероятно, сбежали от того же самого, что навалилось на жену. Сам же он совершенно ничего не чувствовал. Мир был безлюдным, безжизненным, до мало-мальски существенного водоема, наверное, не одна лига – а ему так давно уже хотелось отыскать какой-нибудь корабль, чтобы уплыть вместе с ней подальше от этого безумия.

А сейчас жена, похоже, умирает.

На губах ее запузырилась алая пена, похоже, она пыталась что-то сказать – он нагнулся поближе, – да, это слова, целая фраза. Вифал выругался и отвел голову. Каждый раз, когда ей казалось, что он уже заснул, она принималась повторять именно это, снова и снова. Как молитву, или, по крайней мере, вступление к ней.

«Что сломано, того не починить. Ты нас сломала, но это не все – погляди, что ты еще наделала».

Кажется, в словах был жалобный оттенок, но лишенный чувства настолько, что резал, словно ножом. Да, жалоба, но под ней таится застывшая ненависть, шершавый ледяной комок. Верно, все очень сложно и многослойно – если только у него не воображение разыгралось. На деле они могут оказаться какой-нибудь ерундой, детской песенкой, что поют сломанной кукле, а голова ее тем временем болтается самым невозможным образом, глаза тупо таращатся из-под носа, раскрытый рот – словно рана на лбу…

Вифал встряхнулся. Самое раннее, что удается вспомнить, это отдельные запахи, звуки, разрозненные картинки, но не все сразу одновременно – во всяком случае, так подсказывал ему собственный опыт. В череп, как в кладовку, столько всего в беспорядке набито, что оказавшееся у дальней стенки давно уже раздавлено, от мебели лишь щепки остались, туда если и дотянешься, то достанешь какие-то бессмысленные кусочки…

Боги, как же он устал. А она тащила его сюда за собой, только чтобы умереть у него на коленях перед самыми воротами покинутого города, оставив его в одиночестве.

– …что ты еще наделала.

Ее дыхание сделалось глубже. Кровотечение прекратилось, он обтер ей губы грязным рукавом. Она вдруг вздохнула. Он наклонился к ней.

– Санд? Ты меня слышишь?

– Прекрасная подушка… вот только вонючая.

– Ты не умираешь?

– Все уже позади, – сказала она и открыла глаза – чтобы тут же со стоном снова их зажмурить. – Больно-то как!

– Я могу принести воды… тут река рядом…

– Давай.

Он осторожно снял ее голову со своего бедра, пристроил на поверхности дороги.

– Я рад, Санд, что все уже позади. К слову, что именно?

Она вздохнула.

– Мать Тьма вернулась в Харканас.

– А, вот и хорошо.

Спускаясь с перекинутыми через плечо слабо плюхающими бурдюками вниз по усыпанному мусором берегу, Вифал скорчил гримасу:

– Приветик, Мать Тьма, мы тут тебя уже заждались. Тебя и всех прочих богов с богинями. Что, решили опять позабавляться с сотнями миллионов жизней? У меня тут для вас одно предложеньице будет. Шли бы вы все на хрен отсюда, а? Оно куда лучше, когда нам в своих ошибках винить некого, кроме самих себя. Тебе все ясно, Мать Тьма?

Опустившись на корточки у кромки черной воды, он погрузил в нее первый бурдюк, вырывающийся оттуда воздух громко забурлил.

– Что же до моей жены – не кажется ли тебе, что она и так страдала достаточно?

Череп его заполнил голос. «Да».

Река текла мимо, из погруженного в нее бурдюка поднимались пузырьки, потом кончились и они. Вифал продолжал держать его под водой, словно топил больную собаку. И не понимал, решится ли хоть когда-нибудь пошевельнуться.

Спустившийся мрак растрескал усеявшую долину замерзшую плоть вместе с костями, перехлестнул через северный гребень холма, пожрал редкие огоньки, еще плясавшие на обгоревших останках баргастского обоза.

Огромное поле битвы блестело и посверкивало – тела людей и животных сморщивались, теряя последнюю влагу, земля под ними топорщилась, выпускала из себя клинья твердой, как камень, глины, шевеля останки. Меж трупов сияло и дымилось железо.