Пыль грез. Том 2

Небо над ним было безоблачным и кроваво-красным, бесплодную каменистую почву пронизывали жилы оранжевых и желтых минералов, изгибающиеся вместе с ландшафтом. Вдоль горизонта, ожерельем окружая равнину, протянулись плоские выветренные холмы. У этого Пути имени не было – во всяком случае, ему оно было неизвестно. Что, впрочем, неважно – Путь давным-давно зачищен до самого основания.

Рядом неровной подпрыгивающей походкой шагала Кильмандарос – в противном случае она бы оставила его и Эстранна далеко позади. Она снова приняла свою излюбленную форму, массивную, животную, и возвышалась над обоими спутниками. Он слышал ее скользящее дыхание, поочередно из каждой пары легких, и ритм этот настолько не совпадал с его собственным, что Сечулу странным образом казалось, будто он вот-вот задохнется. Мать она там ему или нет, уюта в ее присутствии он никогда не ощущал. Кильмандарос носила на себе жестокость, словно невидимую накидку, и клубящиеся меха раз за разом шаркали его по плечу.

Сечул знал, причем всегда, что она являет собой образцовую уравновешивающую силу. Созидание было для нее личным врагом, и она собственноручно отвечала ему разрушением. Никакого смысла в порядке она не видела, во всяком случае, если он был обусловлен разумной волей. Подобное она воспринимала как вызов.

Кильмандарос по-прежнему поклонялись в бесчисленных культурах, вот только ничего благого в этих чувствах не было. Она носила тысячи имен, принимала тысячи обличий, но в каждом из них служила лишь источником смертельного ужаса. Та, кто разрушает, уничтожает, пожирает. Удары ее кулаков воплощались в самых жестоких силах природы – в лопнувших горах, опустошительных наводнениях, раскалывающих землю трещинах, реках расплавленной лавы. Небеса ее были темными, набухшими, бурлящими. Дождь – потоком золы и пепла. Ее тень убивала.

Позаимствованные у форкрулов суставы сгибающихся под невозможными углами конечностей нередко считались физическим свидетельством того, что в случае Кильмандарос ошиблась сама природа. Ломаные кости – что тем не менее обрушиваются на тебя с гигантской, неумолимой мощью. Способное безумно выворачиваться тело. Для верующих она персонифицировала безудержный гнев, отказ от рассуждений и нежелание себя ограничивать. Священным писанием этому культу служили кровопролитие, уродство и восхваление насилия.

А сына своего, дорогая матушка, ты чему научишь?

Впереди шагал Эстранн, убежденный, будто понимает, что делает. Многочисленные миры ждали его направляющего прикосновения, того самого толчка, что сплошь и рядом побуждал Кильмандарос к бессмысленному разрушению. Но между ними всегда находился Сечул Лат, Господин Удачи и Неудачи, Метатель Костяшек. Который мог одарить улыбкой ложного милосердия – или просто плюнуть и отвернуться. Мог придать форму любому из мгновений бешенства своей матушки. Кому жить, кому умирать – решал именно он.

И поклонялись ему тоже самозабвенней, чем прочим. Так было всегда и пребудет вовеки. Каким бы богам и богиням ни возносили молитвы смертные идиоты, арбитром их просьб оставался Сечул Лат. «Спаси меня!» «Спаси нас!» «Даруй богатство!» «И процветание!» До богов подобные мольбы даже и не доходили. Нужда и желание перехватывали молитвы на лету, отбрасывая прямиком в царство Сечула.

Он и сейчас был способен открыть себя воплям бесчисленных смертных, каждый из которых умолял уделить им хотя бы один миг его времени, его внимания. Его благословения.

Вот только он давно уже перестал слушать. Породив Близнецов, он оставил эти жалкие игры им в наследство. Да и как было не устать от нескончаемых молитв? В которых каждое желание, сколь глубоко прочувствованным оно ни было, неизменно обращалось средоточием отвратительной алчности. Ведь чтобы тебе что-то досталось, остальным придется утратить. За радость расплачиваются печалью. Триумф воздвигается на куче костей. Спасти твое дитя? Придется умереть чужому. Равновесие. Во всем должно быть равновесие. Возможно ли существование более жестокое, справедливость – более пустая? Благословляя тебя удачей, я обрушиваю на другого проклятие неудачи. Перед этим законом склоняются даже боги. Сотворение, уничтожение, жизнь, смерть – нет уж, с меня довольно! Довольно всего этого!

Предоставьте все моим Опоннам. Близнецам, что должны всегда смотреть друг на друга, а иначе рухнет само мироздание. Пускай забирают себе!

Нет уж, сам он кровушки смертных успел напиться досыта.