Пылающий 42-й. От Демянска до Сталинграда

Всюду виднелись забинтованные конечности, тела или головы. Несвежие с виду повязки покрывали тяжёлые раны. Вместо рук или ног торчали культи, замотанные полосками ткани. Увечные люди смотрели на ненавистных врагов и, молча, ждали очереди автомата в упор. Или пары гранат, которые завершат ужасное дело, начатое Гитлером.

Молодой крепкий фашист поднял свой автомат и направил на ближайшего красноармейца. Возле него на коленях стояла молодая сестричка. Фриц перёдёрнул затвор и приготовился выстрелить.

Санитарка увидела жерло ствола, направленное на неё. Она упала на грудь раненого в живот пехотинца и прижалась к нему худеньким телом. Боец вдруг очнулся и опять прохрипел:

– Дайте мне пить…

Фриц среднего возраста сказал несколько слов молодому напарнику и отвёл его оружие в сторону. Каким-то неведомым образом, Доля вдруг понял, что он посоветовал не тратить патроны. Мол, славяне тут сами подохнут. Тот не стал возражать. Он, молча, пожал крутыми плечами, но не убрал напряженного пальца со спускового крючка.

Дальше случилось нечто совсем необычное. Штурмовик средних лет, снял с пояса фляжку, спустился по лестнице и тронул медичку за худенькое плёчо. Она распрямилась, подняла глаза и со страхом взглянула на фрица.

Он протянул ей походную ёмкость, и подождал пока, она наберётся отчаянной смелости и всё же возьмёт необычный презент. Затем, вернулся назад и вместе с хмурым напарником поднялся на первый этаж.

Ошеломлённая этим поступком, сестричка открыла фляжку непривычного вида. Она поднесла горлышко к пересохшим губам раненого в живот пехотинца и дала ему выпить воды. Тот сделал пару глотков и неожиданно широко улыбнулся. Он тихо сказал: – Большое спасибо. – облегчённо вздохнул, закрыл глаза и скончался.

Девушка положила ладошку на глаза молодого покойника и привычным движением опустила ему застывшие веки. Медичка чуть посидела возле него, потом, неожиданно вспомнила, что держит баклажку в руке.

Она потрясла ёмкость возле правого уха, поняла, что воды совсем мало и угостила ей только самых «тяжёлых». Она наливала по два глотка в бакелитовый мерный стаканчик, что служил колпачком для вражеской фляжки, подносила к губам раненых воинов и давала им, словно лекарство.

Ночь прошла очень тихо. Фрицы больше не спускались в подвал. Они ходили по первому ярусу и говорили вполголоса между собой. Иногда кто-то стрелял из дома наружу. Им отвечала пальба с тёмной улицы.

К полуночи все успокоились, и Доля слегка задремал. Ни он, ни раненые красноармейцы, ничего не могли сделать в такой ситуации. Оружия у них не мелось. Сил и возможности, чтобы идти в рукопашную, тоже, к сожалению, нет. Оставалось лишь ждать развития дальнейших событий и молча надеяться неизвестно на что.

Небо на востоке, стало сереть, и тут раздались гулкие взрывы гранат. Судя по звуку, это были «лимонки». Затем, в комнаты первого яруса влетели бутылки с зажигательной смесью.

Склянки врезались в стены и пол и тотчас разбились. Маслянистая жидкость растеклась по бетону, вспыхнула от тлеющих фитилей, затыкавшие горлышки, и загорелась ярким огнём. Языки жаркого пламени поднялись к потолку и осветили фашистов, что метались по дому.

С улицы дружно ударили винтовки и два или три «ППШ». Половина фашистов погибла на месте. Остальные стали стрелять наугад и отступать к прочной лестнице, что уходила наверх. Штурмовики, сидевшие на втором этаже, бросились к оконным проёмам. Они заметили вспышки во тьме. Открыли огонь из винтовок и «шмайсеров» и поддержали однополчан.

Красноармейцы, которые находились под крышей, спустились по лестнице, и ударили в тыл проклятым фашистам. Фрицы вдруг оказались меж двух очень сильных огней. Они тут же решили, что самое лучшее в их положении, уйти на второй ярус здания.

Штурмовики оттеснили, напавших сзади стрелков и загнали туда, откуда те появились. Затем, закрепились на новом для них рубеже и встали там насмерть, словно спартанцы из древних веков.

Наступавший советский отряд потерял много людей в перестрелке. Сил, чтобы продолжить атаку, у него не имелось, и наступление тотчас захлебнулось.

Пальба скоро стихла, а полуразрушенный дом стал похож на слоёный пирог с очень разной начинкой. Сверху и снизу одна, а в середине другая. Впрочем, так было по всему Сталинграду. Иногда слои перемешивались между собой и более причудливым образом. Особенно, если прочное здание насчитывало более трёх этажей и, плюс ко всему, в нём имелся подвал.

– Есть, кто живой? – раздался голос с верхней площадки.

– Есть! – звонко отозвалась медичка, а все раненые, что находились в сознании, облёгчённо вздохнули.

По лестнице осторожно спустилось двое бойцов с «ППШ» на груди. Сзади шёл Лёня с револьвером, зажатым в руке. Он огляделся по сторонам, но ничего увидел. На улице едва занимался рассвет, а в глубоком подвале без окон было темно, как в угольной яме.

– Сестричка. – обратился он к санитарке: – Посвети-ка, пожалуйста, мне нужно поговорить с моим другом.