Пылающий берег

— Откуда ты знаешь, что я именно с севера? — спросила Сантэн, радуясь возможности уйти от болезненных воспоминаний о Майкле.

— Ты большая… больше, чем пустынные сан, — объяснила Ха’ани. — Значит, ты должна была прийти из богатых земель, где жизнь легка, земель с хорошими дождями и обильной пищей. — Для старой бушменки вода представляла суть жизни. — А ветры, приносящие дожди, дуют с севера, значит и ты пришла с севера.

Заинтересованная ее логикой, Сантэн улыбнулась:

— А как ты узнала, что я издалека?

— У тебя светлая кожа, она не такая, как кожа сан. Здесь, в центре мира, солнце стоит прямо над головами, но оно никогда не ходит на север или на юг, а на востоке и на западе оно низкое и изнуренное, значит ты оттуда, где солнцу не хватает тепла и силы, чтобы сделать твою кожу темной.

— А ты знаешь других людей вроде меня, Ха’ани? Больших людей со светлой кожей? Ты когда-нибудь встречала таких? — с жадностью спросила Сантэн и, когда увидела, как что-то мелькнуло в глазах старой женщины, схватила ее за руку. — Расскажи мне, мудрая старая бабушка, где ты видела мой народ? В какой стороне, как далеко отсюда? Могу ли я до них добраться? Пожалуйста, скажи мне!

Глаза Ха’ани необъяснимо затуманились, она поковыряла в носу, потом внимательно рассмотрела собственный палец.

— Расскажи, Ха’ани! — Сантэн мягко встряхнула руку бушменки.

— Я слышала разговоры старых людей, — неохотно призналась Ха’ани. — Но сама я таких людей не видела, и я не знаю, где их можно найти.

Сантэн поняла, что это ложь. А потом старуха вдруг быстро и страстно заговорила:

— Они злобные, как львы, и ядовитые, как скорпионы, сан прячутся от них…

Она нервно вскочила и, схватив свою сумку и палку, быстро ушла со стоянки. Бушменка не возвращалась до самого заката.

В ту ночь, когда Сантэн свернулась на своей травяной постели, Ха’ани шепотом сказала О’ве:

— Дитя тоскует по своему народу.

— Я видел, как она смотрит на юг с грустью в глазах, — согласился О’ва.

— Сколько дней нужно идти до земли светлых гигантов? — неохотно спросила его жена. — Как далек путь до ее родного клана?

— Меньше луны, — проворчал О’ва.

Оба надолго замолчали, глядя в жаркое голубоватое пламя костра, разожженного из древесины акации.

— Я хочу услышать плач младенца еще раз, до того как умру, — сказала наконец Ха’ани.

О’ва кивнул.

Их маленькие лица, похожие на сердечки, повернулись к востоку. Они смотрели сквозь тьму туда, где находилось Место Всей Жизни.

Как-то раз Ха’ани нашла Сантэн одиноко стоящей на коленях в молитве и спросила:

— С кем ты разговариваешь, Хорошее Дитя?

Сантэн растерялась, потому что, хотя язык сан был богат и сложен в описаниях материальных аспектов пустынной жизни, в нем было чрезвычайно трудно найти слова для выражения абстрактных идей.

Однако после долгих обсуждений, растянувшихся на много дней, пока они добывали еду в пустыне или трудились у костра, Сантэн сумела объяснить бушменке концепцию Божественной природы, и Ха’ани кивала с сомнением, что-то бормотала и хмурилась, обдумывая услышанное.

— Так ты разговариваешь с духами? — спросила она наконец. — Но большинство духов живут в звездах, и если ты говоришь так тихо, как им тебя услышать? Нужно танцевать, и петь, и свистеть очень громко, чтобы привлечь их внимание. — Она слегка понизила голос: — И даже тогда нет уверенности, что они прислушаются к тебе, потому что я уже знаю: духи звезд могут быть переменчивы и забывчивы. — Ха’ани оглянулась вокруг, как заговорщица. — По моему опыту, Хорошее Дитя, богомол и антилопа куда как надежнее.

— Богомол и антилопа?

Сантэн постаралась не выказать своего веселья.

— Богомол — это такое насекомое, с огромными глазами, которые видят все, и с руками, как у маленького человека. Антилопа — животное, да, но куда больше, чем сернобык, у нее такой огромный подгрудок, полный мягкого жира, что он задевает землю. — Любовь сан к жиру почти равнялась их любви к меду. — И у нее изогнутые рога, достающие до неба. Если нам повезет, мы найдем и богомола, и антилопу там, куда идем. А пока говори со звездами, Хорошее Дитя, потому что они прекрасны, но надежды свои доверь богомолу и антилопе.

Вот так просто Ха’ани объяснила религию сан; в ту ночь они с Сантэн сидели под сияющим небом, и бушменка показала на мерцающую свиту Ориона.

— Это стадо небесных зебр, Хорошее Дитя, а вон то — глупый охотник, — она показала на Альдебаран, — которого отправили за мясом семь его жен. Видишь, он пустил стрелу, и та полетела высоко и далеко, и упала у ног Львиной звезды. — Сириус был самым ярким среди видимых звезд и действительно казался львом. — А теперь охотник боится и забрать свою стрелу, и вернуться к семи женам, поэтому так и сидит там, мигая от страха, прямо как какой-нибудь человек!

Ха’ани разразилась хохотом и ткнула костлявым пальцем в тощие ребра мужа.

Поскольку сан тоже были влюблены в звезды, привязанность Сантэн к ним так усилилась, что она показала им звезду Майкла и свою собственную, далеко на юге.