Пылающий бог

– В провинцию Собака. – Рин зевнула. Она целый день карабкалась в гору и теперь уже засыпала, ноги налились свинцом. – Я вроде бы ясно выразилась.

– Но это же лишь для вида, разве не так? – напирала Венка. – Армии там нет, верно?

Рин задумалась.

Рассказывать Венке правду было рискованно. Сейчас было рискованно раскрывать секреты любому, кому необязательно их знать. Но, как ни удивительно, Венка была одной из самой преданных ее сторонниц. Она с готовностью повернулась спиной к семье, чтобы последовать за южанами, и без оглядки приняла участие в восстании против родной провинции. Венка бывала грубой и колючей, но никогда не жаловалась. Она была прямолинейна и честна, часто на грани жестокости, и требовала взамен той же честности.

– Я не шпионка, чтоб тебе провалиться, – сказала Венка, когда молчание слишком затянулось.

– Я знаю, – быстро ответила Рин. – Просто… Ты права. – Она оглядела пещеру, убедившись, что никто не подслушивает. – Я понятия не имею, что происходит в провинции Собака.

Венка подняла брови:

– Серьезно?

– Это правда. Я не знаю, есть ли там армия. Может, и есть. И ее хватит, чтобы отбросить республиканцев. Или эта армия уже признала поражение, или все погибли. Я опираюсь на слова Катая, а он узнал об этом из невзначай оброненных комментариев Нэчжи, несколько недель назад.

– Тогда почему мы идем на север? – спросила Венка. – И куда? Мне плевать, что ты говоришь остальным, Рин, но мне ты должна сказать. – Она изучила лицо Рин. – Вы хотите разбудить третьего из Триумвирата, да?

Рин удивленно вытаращила глаза:

– Как ты догадалась?

– Разве это не очевидно? Ты притащила наставника Цзяна и императрицу. Стража и Гадюку. Не хватает только одного, и пока что нет твердых свидетельств его смерти. Так где же он? Видимо, где-то в горах Баолей?

– В горах Удан, – машинально ответила Рин, обеспокоенная будничным тоном Венки. – Сначала нужно пересечь провинцию Собака. Но как ты… В смысле, тебя это не коробит? Ты не считаешь это безумием?

– В последнее время я видела много странного, – сказала Венка. – Ты обращалась с огнем, как с мечом. Цзян, блеющий идиот из Синегарда, смел с неба весь воздушный флот. Я больше не могу отличить безумие от реальности. Просто надеюсь, что ты поступаешь правильно.

– А я не уверена, – призналась Рин. – Я понятия не имею, правильно ли поступаю.

Она говорила правду. Рин понятия не имела, на что способен Дракон-император. Дацзы и Цзян говорили на эту тему раздражающе туманно. Дацзы сказала лишь, что его могущество легендарно, дескать, ты никогда не видела ничего подобного. Цзян, в свою очередь, часто вел себя так, будто никогда и не слышал о Жиге. Рин поняла лишь одно: оба уверены, что стоит Дракону-императору проснуться, и он растопчет Республику.

– Я знаю только, что Цзян его боится, – сказала она Венке. – А значит, все остальные ужаснутся.

На следующий день их печальное положение усугубилось, потому что на определенной высоте вода превратилась в лед.

Поначалу Рин это не смутило. Она лелеяла дурную надежду облегчить путь с помощью огня. И на первых порах это получалось. Она стала факелом. Плавила лед на скользких дорогах, пока он не превращался в слякоть, кипятила воду, зажигала костры и согревала солдат.

Но через два дня она устала до изнеможения, ей стало все труднее поддерживать огонь на нужном уровне, это отнимало силы у нее и мучило Катая.

– Прости, – говорила она всякий раз, когда видела, как он дрожит в фургоне, смертельно бледный, и прижимает пальцы к вискам с такой силой, что остаются вмятины.

– Все нормально, – каждый раз отвечал он.

Но Рин знала, что это ложь. Она не могла больше продолжать в том же духе, это уничтожит их обоих. И в конце концов она стала вызывать огонь лишь несколько раз в день, и только чтобы расчистить путь. Теперь солдаты согревались только благодаря иссякающему запасу факелов. Ряды солдат косили обморожения и переохлаждение. Не все просыпались наутро.

Тем временем состояние Цзяна с пугающей скоростью ухудшалось.

Поход его добивал. Иначе и не скажешь. Цзян стал костлявым и бледным, ничего не ел. Он больше не мог передвигаться самостоятельно, приходилось везти его в фургоне. Ясный рассудок тоже к нему не вернулся. Временами он успокаивался, тогда с ним было легко управиться, как с ребенком. Но чаще он замыкался в себе, охваченный кошмарами, которые никто больше не видел, и отмахивался от всех, кто пытался ему помочь. Во время таких приступов он становился опасным. Тени пытались вырваться на свободу.

По совету Дацзы ему часто давали чай с лауданумом, и Цзян в ступоре скрючивался в углу фургона. Рин больно было видеть туман и отупение в его глазах, стекающую из уголка губ слюну, но она не могла придумать ничего лучше. Нужно было держать его в узде, пока они не доберутся до горы Тяньшань.

Она не знала, на что способен Цзян, если слетит с катушек. Но нельзя было постоянно держать его на наркотиках, не рискуя повредить его рассудок. Цзян нуждался в длительных периодах трезвости, и они стали настолько болезненными и унизительными, что Рин не могла заставить себя на это смотреть.