Раб колдуньи

И он, чтобы избежать позора, вынужден будет прислуживать этим садисткам-извращенкам на их пьянках, которые они превратят в «субботники» для него. Когда проститутки на отдыхе устраиваю ад какому-нибудь молодому мальчику-клиенту, случайно попавшему к ним в неволю, чтобы выместить на нём всю свою злобу, отвращение и ненависть к клиентам.

В общем, в ту злополучную ночь Пал Палыч окончательно рехнулся на почве сексуальной неудовлетворенности и разгонки своих фантазий до немыслимых пределов. А не найдя подходящих кандидатур для удовлетворения своей похоти впал в некое подобие неистовства, то есть почти одержимости.

Не зря же ему салютовал зажжённой сигареткой Незнакомец в привокзальном баре.

Палыч вернулся к парку, и прямо здесь, воспользовавшись тем, что стекла в машине максимально затонированы, достал болт и стал с остервенением его мять и дрочить на только что вспыхнувшую в его мозгу фантазию, спеша хоть как-то сбросить напряжение. Минуту спустя его трусы взмокли от липкой жидкости и он выбрался в ночную прохладу, чтобы поссать. И тут его хозяйство сжала чья-то нежная (явно дамская!) но уж очень сильная рука.

От непреодолимого вселенского ужаса у Палыча мгновенно вспотела лысина.

***

– Попался, супчик! – сказал томный женский голос, очевидно принадлежащей обладательнице этой мягкой но такой сильной руки. И тут же из темноты августовской ночи появилась, словно соткалась из воздуха и мрака, полная высокая дама, утянутая в скрипучий черный латекс, сверкающий даже при свете удалённых небесных звезд.

Это было настолько невероятно, что Палыч решил, что спит или потерял сознание после дрочки, а это жуткое и сексуальное одновременно видение – плод его воспаленного либидо.

Но рука, сжимавшая его причиндалы, была более чем реальна! Её когти – именно так он их тактильно определил, медленно, но неотвратимо впивались в его мошонку и вот-вот грозились прорвать тонкую кожу и пустить губернатору кровь в самом нежном месте его организма! И с этим надо было срочно что-то делать!

– Мастурбируешь? – как-то даже ласково спросила полная дама и еще сильнее сжала руку, медленно поворачивая его прибор то в одну, то в другую сторону. – В парке! Рядом с детской площадкой! Знаешь, что мы с такими делали в моём далеком советском прошлом?

Пал Палыч знал. Он хорошо помнил советское прошлое. Таких онанистов тогда не судили. Их ловили и жестко били. А они даже в больницу не обращались, не то что в милицию.

– Вот-вот, – удовлетворенно ответила на его мысли женщина в черном латексе, рельефно подчеркивающем все её складки и более чем пышные формы. – А я еще очень любила попрыгать у таких на груди. Грудная клетка так забавно хрустит… Никогда не слышал? Я уже тогда была девушкой толстой, так что им приходилось несладко. Говорят, что осколки рёбер протыкают лёгкие и человек быстро умирает от плеврита.

Последние слова она произнесла с таким завораживающе сексуальным выражением, что у Палыча случилась самая постыдная эрекция в его жизни! Его болт, только что им самим измочаленный до полнейшей опустошённости, к тому же попавший в яростный женский плен, вдруг ни с того, ни с сего восстал, словно из ада, и устремил головку куда-то в черное таинственное небо.

Дама сладко улыбнулась, и прижалась к его превосходительству всем своим необъятным телом, жарко скрипящим в натянутой донельзя резиновой оболочке.

– А ты, мил человек, я вижу и правда извращенец! – восхищенно прошептала она, всё сильнее сдавливая рукой свою добычу и одновременно приближая своё мясистое лицо к внезапно побледневшей физиономии губера. – Не зря говорят: с тобой можно иметь дело…

– Кто говорит? – зачем-то спросил он, утопая в её омутах-глазищах, в которых вдруг появились и стали быстро приближаться крохотные сверкающие звёздочки. Они завладели вниманием Палыча, и мир вокруг как-то незаметно перестал его волновать. Стало вдруг очень важно уследить за бешеным танцем этих звёздочек, а для этого надо было как можно ближе прижаться к самой обладательнице бездонных зрачков-колодцев, а ещё лучше – утонуть в них самих.

Пал Палыч сдался и, положив руки на огромные упругие груди этой невероятной женщины, с радостным отчаянием нырнул в черную дыру, возникшую перед ним, и всосавшую его полностью.

Поэтому он не видел дальнейших невероятных событий, развернувшихся на обочине Пушкинской площади в Торжке, в ту ночь. Он не заметил яркий свет фар, внезапно осветивший и его печальную фигуру, и грузное тело пленившей его дамы. Не услышал сумасшедший визг тормозов подлетевшего к ним такси. Выскочившего из машины его собственного шофера Пахома Отвёрткина он тоже, разумеется, не увидел.

А что было дальше, увидел лишь водитель такси, но он ничего никому не рассказывал, справедливо полагая, что ему вряд ли кто поверит.