Сразу поясню, что речь в этой истории пойдет о знаменитом ленинградском коллекционере живописи Соломоне Абрамовиче Шустере (1934–1995), который также известен как режиссер «Ленфильма» (его лучший и, действительно, великолепный фильм — «День приема по личным вопросам», 1974), его сыне Марке (1955–2003) и внуке Валентине. Метасюжет заключен в том, что после смерти Соломона Шустера его потомки начали уникальную коллекцию живописи дербанить и манипулировать именем Соломона Абрамовича в целях бизнеса. В ходе этого процесса в сюжет и вошел вездесущий Васильев.
Версия Васильева. В изложении РАПСИ она такова: «В ноябре 2003 года умер хороший друг Васильева коллекционер Марк Шустер. За месяц до смерти Шустер продал картину Аристарха Лентулова „Купальщицы“ некоему Роману Жаголко, объявленному в настоящее время в розыск. Жаголко заявил сыну умершего друга Васильева, Валентину Шустеру, что проданная его отцом за 600 тысяч долларов картина является подделкой. Однако, рассказал Васильев в суде, Жаголко тогда заявил молодому человеку, что „деньги возвращать не надо“ и он готов вместо них взять что-нибудь из коллекции его умершего отца. По словам Васильева, тогда молодому Шустеру именно „Лена (Елена Баснер. —
На сайте «Фонтанка» http://www.fontanka.ru/2015/02/11/113/
) история изложена почти точно так же, но еще есть две детали, упущенные РАПСИ: во-первых, бизнесмен Жаголко совсем от денег не отказался, а «потребовал 50 тысяч долларов и другие предметы живописи в счет остальной суммы»; во-вторых, «в качестве доказательства подделки Жаголко предъявил заключение, подписанное Еленой Баснер. Так вышло, что Васильев знал как минимум три подтверждения подлинности „Купальщиц“. Сумел их предъявить, подключив заграничные связи, и отвадить покупателя. „С тех пор наши отношения с Еленой Вениаминовной прекратились“, — добавил коллекционер».Версия Баснер. Баснер тоже рассказала мне эту историю, но я опять же не включил ее в текст интервью, и без того гигантское, потому что к обвинению в мошенничестве с картиной Б. Григорьева все это не относится. И мало ли как и по какому поводу Баснер с Васильевым поругались…
Начала Баснер с изложения показаний Васильева — очевидно появившихся еще в ходе полицейского следствия, которое предшествовало следствию СК: «Елену Баснер я знаю очень давно, но в течение последних примерно 6 лет не общался с ней. Это связано с одним эпизодом, также имеющим отношение к экспертной деятельности, но не относящимся к ситуации с приобретенной мной картиной. Суть этого эпизода заключается в том, что мой близкий друг, наследник огромной коллекции живописи, Марк Шустер продал очень дорогую картину Лентулова, а вскоре после продажи внезапно умер. Вскоре после его смерти к его сыну — Валентину Шустеру — пришел человек, купивший Лентулова, и заявил, что картина неподлинная, и предложил пересмотреть условия сделки. Он предложил пересчитать цену Лентулова вместо 600 000 долларов США на 50 000, а разницу в 550 000 долларов США взять другими картинами из собрания Шустера. В качестве эксперта, утверждавшего, что картина Лентулова является фальшивой, он указал Елену Баснер. Мне удалось тогда доказать, что картина Лентулова является подлинной, найти соответствующие каталоги и прочее. Когда Валентин Шустер встретился с Баснер, то та очень смутилась и заявила, что она вообще не разбирается в этом художнике, что у картины „плохая энергетика“ и т. д. После этой истории я счел, что Баснер является законченной мошенницей, и больше с ней не общался». Понятно, что покупателем Лентулова был Жаголко, ныне объявленный в розыск.
Далее идет комментарий Баснер.
«Никогда в жизни не произносила слов „плохая/хорошая энергетика“, — меня от этих слов тошнит. Не могла заявить, что не разбираюсь в творчестве Лентулова — разбираюсь. Не смущалась при встрече с Валентином Шустером, потому что у меня не было причин смущаться, когда ко мне в дом без предварительного звонка заявился недоросль, едва способный связать две фразы: интеллект и понимание искусства, к сожалению, не передаются по наследству вместе с коллекцией.
Близким другом Васильева был Марк Шустер. Я дружила только с Соломоном Абрамовичем Шустером и была счастлива этой дружбой. После его смерти этот дом для меня словно умер.