Вопреки инвективам Полевого, Н. не просто обозревает в диссертации идеи Шиллера, Шлегелей, Шеллинга, Бутервека, выдвинувших различные варианты глобальной периодизации искусства, но, отталкиваясь от известных дефиниций, терминологических противопоставлений («наивная» и «сентиментальная» поэзия Шиллера и т. д.), создаст вполне оригинальную теорию, открывшую широкие перспективы дальнейших исследований. У самого истока бытия, по Н., присутствуют на равных правах и вечная, неуничтожимая реальность природы, и познающий человеческий дух. Именно в свете этой посылки становятся понятными постоянные апелляции Н. к эстетике Платона, к лейбницевской «предустановленной гармонии» и т. д. Ясно и то, что романтический период культурного развития (с его безусловным преобладанием энергии над материей, мысли – над вещью) не может претендовать на роль итогового, а совершенное самопознание человеческого духа («абсолютной идеи») – на роль предельной цели саморазвития бытия. По мысли Н., наоборот, «современное эстетическое направление ‹…› требует от художественных созданий полного сходства с природой» (Там же. С. 371), на первый план выдвигается «потребность
Н. делает попытку рассмотреть историко-типологически
Таким образом, в начале 1830-х годов Н. формулирует обширную программу исследований, которую плодотворно реализует в последующих печатных работах, а также в качестве университетского лектора: 26.XII.1831 г. он был утвержден ординарным профессором теории изящных искусств и археологии. В это же время (в период наивысшего подъема творческой активности Н.-литератора) он издает «журнал современного просвещения» «Телескоп» и газету «Молва» (1831–1836).
В 1832/33 учебном году университетские лекции Н. стремительно завоевывают популярность, он читает курсы археологии (фактически – история памятников изящных искусств), позже – теории искусств и логики (этот курс введен для вновь поступивших студентов всех отделений по ходатайству Н., ратовавшего за систематический характер изложения и усвоения учебного материала). Импровизационный стиль чтения и содержательная сторона лекций Н. вызывали у слушателей неоднозначную реакцию. И. А. Гончаров отмечал, например, что «он один заменял десять профессоров» (Собр. соч.: В 8 т. М., 1954. Т. 7. С. 211). К. С. Аксаков высказывался более сдержанно: «Скоро заметили сухость его слов, собственное безучастие к предмету и недостаток серьезных знаний» (Русское общество 30-х годов XIX в. Мемуары современников. М., 1989. С. 320). Н. слушали также Н. В. Станкевич, О. М. Бодянский, В. Г. Белинский и др.
Деятельность Н. в университете была обширной и разнообразной. Он был секретарем Совета, членом ряда комитетов и комиссий, принимал участие в издании «Ученых записок» и пр. (см.:
В надеждинских изданиях сотрудничали А. С. Пушкин и В. А. Жуковский, И. И. Лажечников и М. Н. Загоскин, М. А. Бакунин и А. И. Герцен, И. А. Гончаров и К. С. Аксаков, здесь началась литературная деятельность В. Г. Белинского. Однако долгое время статьи и обзоры самого Н. концептуально были наиболее значительны. Еще в программной статье «Современное направление просвещения», открывшей дебютный номер журнала в 1831 г., Н. основную тенденцию современности (воссоединение «средостремительного» и «средобежного» направлений), ранее сформулированную в диссертационном исследовании истории изящных искусств, попытался рассмотреть более широко и обобщенно, в сфере «житейской» («гений трудолюбия носится над Европою». – Телескоп. 1831. № l. C. 15), «знательной» («решительное обращение всех отраслей знания в пользу жизни общественной». – Там же. С. 30) и, наконец, «творческой» («высочайшая поэтическая истинность – слияние пластической изобразительности с музыкальной выразительностью». – Там же).