Работы разных лет: история литературы, критика, переводы

Развивая эти взгляды, Н. неоднократно подчеркивает особую роль романа как жанра, способного сочетать обращения к современной проблематике с исторической весомостью описываемых событий, а также общее «историческое направление нового поэтического духа» (Там же. С. 33). Критические оценки Н. становятся более взвешенными (одобрены повести Гоголя, Погодина, романы Загоскина), однако, как и прежде, они высказываются лишь в контексте общетеоретических построений, классификаций (разделение повестей на «философические», «сентиментальные» и «дееписательные», теоретические рассуждения о жанровой природе комедии и трагедии).

Во многом меняется и отношение Н. к Пушкину, критик выделяет «Бориса Годунова». По Н., в пушкинской трагедии главное место занимает вовсе не сам «Борис Годунов в своей биографической неделимости», а «эпоха, им наполняемая, мир, им созданный и с ним разрушившийся» (Литературная критика. Эстетика. С. 262). Причина примирения с Пушкиным вовсе не в беспринципности Н., желавшего, согласно расхожему мнению, завоевать для «Телескопа» престижного сотрудника (стихотворение «Герой» в первом номере журнала, позже – статьи Феофилакта Косичкина) и заодно отмежеваться от непрестижного союза с Каченовским. Н. по-своему последователен, он, как и прежде, требует от произведения ясно выраженной, сознательной «значительности»: отсюда сдержанная оценка «Евгения Онегина», в котором Н. усмотрел лишь ряд ярко написанных картин, но не разглядел полновесной романной формы. В этом состоит один из парадоксов позиции Н.-критика: ратуя за «естественность» художественного изображения и актерской игры (цикл «Театральные письма в Петербург», напечатанный в «Молве»), он нередко сводит ее к внешнему правдоподобию («сбыточности»), всерьез сомневается, мог ли на самом деле Самозванец выскочить из корчмы сквозь узкое окно, «каким образом старик Фамусов, застав свою дочь едва не в спальне у ней с Молчалиным ‹…› уходит спокойно подписывать бумаги» (Там же. С. 284).

Постепенно выступления Н. в «Телескопе» утрачивают оттенок пафосного оптимизма (ср. в обращенных к М. А. Максимовичу «Письмах в Киев»: «сознали ль мы себя как русских; объяснили ль наше положение в системе рода человеческого». – Там же. С. 391–392). В важной статье «Европеизм и народность в отношении к русской словесности» (1836) понятие народности – «патриотическое одушевление изящных искусств», в университетской речи 1833 г. (Там же. С. 372) подвергается существенному уточнению: «Под народностью я разумею совокупность всех свойств, наружных и внутренних, физических и духовных, умственных и нравственных, из которых слагается физиономия русского человека» (Там же. С. 440). Н. приходит к своеобразному воззрению (кстати, близкому к взглядам его всегдашнего оппонента Н. А. Полевого), в котором в еще не расчлененной, зародышевой форме содержатся предпосылки будущих споров западников и славянофилов: «Если мы хотим в самом деле быть европейцами, походить на них не одним только платьем и наружными приемами, то нам должно ‹…› выучиться у них дорожить своей народностью» (Там же. С. 441).

Было бы ошибочно видеть в факте опубликования в «Телескопе» «Философического письма» П. Я. Чаадаева (из-за чего в 1836 г. оба издания Н. были прекращены) одну лишь случайность. Обоих мыслителей в середине тридцатых годов объединило стремление рассматривать исторически факты духовного развития народов (ср. у Чаадаева: «Тот решительно не понимает христианства, кто не замечает в нем стороны чисто исторической». – Телескоп. 1836. № 15. С. 297). В письменных показаниях по делу публикации «Философического письма» Н. объяснял свои действия тем, что «для блага нашего отечества не только полезно, но даже необходимо противодействовать гордости в собственном смысле народной» (цит. по: Лемке М. К. С. 433), т. е. необходимо, по Н., деятельно бороться с распространенным убеждением, согласно которому Россия не нуждается в усвоении европейского опыта, может удовлетвориться исключительно национальным наследием.

1836–1837 годы Н. провел в ссылке (Усть-Сысольск, Вологда), практически ни на мгновение не оставляя литературного труда (многочисленные статьи для «Энциклопедического лексикона» А. Плюшара, важные работы по истории, в которых Н. явным образом отмежевывается от скептической школы, подведя черту под увлечением идеями Каченовского (см.: «Об исторических трудах в России» // Библиотека для чтения. 1837. Т. 20. Ч. I; «Об исторической истине и достоверности» // Там же. Т. 20. Ч. 2). В 1838 г., отказавшись от приглашения М. А. Максимовича, на ту пору ректора Киевского университета, переехать на Украину для возобновления профессорской деятельности, Н. поселяется в Одессе, где живет до 1842 г., с перерывом на длительное путешествие (1840–1841) по славянским странам Европы (см.: Записка о путешествии по южнославянским странам // Журн. мин. нар. просвещения. 1842. № 6).