Рабы Парижа

Прежде Монлуи называл Норберта, по старой памяти, на «ты», но уже три месяца он был секретарем графа де Мюсидана и успел понять, какое расстояние отделяет аристократа от крестьянского сына, пусть даже умного и образованного.

— Я слишком глубоко задумался, — ответил Норберт и, не желая обидеть друга детских лет, протянул ему руку.

Монлуи почтительно пожал ее.

— Я уже неделю здесь. — сказал он. — Приехал с моим покровителем, графом де Мюсиданом. Он уже перевел меня из секретарей на должность управляющего. Господин Октавий, может быть, часто выходит из себя по пустякам, но человек он хороший. Я очень доволен своим местом.

— Поздравляю, — буркнул Норберт, не зная, как заговорить о Диане и при этом не выдать своего интереса к ней.

К счастью, Монлуи бежал за ним не только для того, чтобы похвастаться своим новым положением.

— А вы, господин Норберт, говорят, женитесь на мадемуазель де Пимандур?

— Да.

— А как же…

— Что?

— Помните, как часто мы с вами ждали у ограды в Пуату, когда откроется потайная дверь…

— Ты должен забыть об этом, Монлуи.

— Я ведь это только вам говорю. Никто другой не вырвет у меня ни слова, даже если мне пригрозят отрубить голову.

— Смотри!

— Представьте себе, какая удивительная случайность: ваша прежняя любовница…

— Как ты смеешь так говорить! — закричал Норберт

— Господин маркиз, простите меня, я…

— Даю честное слово дворянина, что мадемуазель де Совенбург сейчас так же чиста, как и до знакомства со мной! Она была неосторожна, но вины за ней нет. Я в этом клянусь перед Богом!

— Я верю вам, господин де Шандос, верю! — успокаивал Монлуи бывшего друга, посмеиваясь про себя:

«Складно врешь, твоя светлость!»

— Я отношусь к госпоже Диане с искренним почтением, — продолжал управляющий, внимательно следя за выражением лица маркиза. — Тем более, что она скоро станет моей покровительницей.

— Ты уверен в этом?

— По крайней мере, имею основания так думать. В замке Мюсидан только об этом и говорят.

«Пимандур был прав», — подумал де Шандос.

— Где и как граф познакомился с ней? — спросил он.

— В Париже господин Октавий очень дружил с сыном маркиза де Совенбурга, часто посещал его во время болезни и сообщал родителям о его состоянии. Как только граф приехал сюда, его сразу же пригласили в гости. Он увидел мадемуазель Диану — и влюбился с первого взгляда.

Де Шандосу не удалось скрыть свою досаду.

Монлуи понял, что Норберт все еще влюблен в Диану и ревнует ее.

Взволнованный маркиз пожал руку управляющему графа де Мюсидана и ушел, оставив изумленного Монлуи посреди дороги.

«Как? — думал Норберт. — После всего, что было, я не в состоянии забыть ее? Она играла мной, как куклой, она хладнокровно подготовила убийство моего отца, а я все еще люблю ее?! Неужели я такое ничтожество, что надо вырвать у меня сердце, чтобы я смог избавиться от этой любви?»

Впереди он видел только несчастья и страдания.

Диана выйдет за графа — и встретится в его доме с Монлуи, который знает о ее прежней любви.

Это не предвещает ничего хорошего.

Весьма вероятно, что она попытается уволить управляющего, а он, не желая терять хорошее место, — или со злости, что уже потерял, — расскажет графу, что у него был предшественник. Де Мюсидан, чувствуя себя обманутым, выгонит жену. А Диана начнет мстить Норберту…

Его размышления были снова прерваны. На сей раз это сделала дочь тетушки Руле.

— У меня для вас письмо, господин де Шандос, — сказала она.

Маркиз развернул бумагу и прочитал:

«Норберт!

Вы говорите, что я Вас не люблю. Но вот Вам доказательство обратного. Давайте уедем вместе сегодня вечером, как Вы хотели. Я потеряю себя, но зато буду принадлежать Вам. Решайтесь. Завтра будет поздно.

Диана».

Почерк Дианы был почти неузнаваем. Очевидно, ее руки дрожали.

Гордая девушка должна была очень страдать, чтобы написать письмо, где она предлагает себя…

— Может быть, она меня все-таки любит? — прошептал Норберт.

Он стоял на месте и нерешительно переминался с ноги на ногу.

Диана готова пожертвовать для него честью, семьей, богатством, если только он согласится принять эту жертву! Через два часа они могут вдвоем умчаться в карете куда-нибудь далеко, навстречу счастью…

Раздался громкий издевательский смех и Норберт увидел отца, выходившего из ворот замка.

— Я выторговал луидор! — крикнул старик. — Бросьте его в грязь!

— Никогда! — закричал Норберт в лицо Франсуазе. — Никогда! Никогда!

Он швырнул ей смятое письмо и быстро пошел навстречу отцу.

Герцог уже совсем выздоровел — в том смысле, что он сам ходил, ел и пил, как прежде. Но разум его угас. Руководимый живым инстинктом, он механически делал то, что привык делать ежедневно уже многие годы. Он обходил свои поля, смотрел на работающих крестьян, посещал конюшни и хлева, но совершенно не понимал, что видит и что делает.

Формально же он оставался главой рода де Шандосов.