Ради тебя

— Ладно, устроишь ты аттракцион срывания всех и всяческих покровов, разоблачение магов и открытия секретов. Кому от этого легче станет? Тебе? Ей? Знаешь, друг, есть дерьмо, которое ворошить не стоит. Оно и раньше-то воняло, а со временем окончательно протухло.

— Я хочу, чтобы на этот раз Тильда сама выбирала. И понимала, чем это грозит.

— Кого выбирала? Тебя, что ли? Малознакомого мужика, которого она десять лет не видела? Тебе не кажется, между двадцатилетним, правда, героическим молокососом и нынешним господином Крайтом есть небольшая разница? Крохотная такая, невидимая почти. Размером с дом. Это ты у нас на всю голову ушибленный, но она-то нормальная. У малышки давным-давно своя жизнь.

— Не называй её так! — грохнул кулаком по подлокотнику Карт.

Подлокотник крякнул, но привычно выдержал.

— Оставь ты её в покое. Тиль не единственная, кто способен оценить твои тонкие душевные качества и трепетную натуру. И не она одна нуждается в защите и опеке. Глянь по сторонам, и мигом найдёшь рядом с кем… Как ты там говорил? Напомни, было что-то жутко романтичное, помнится, я даже всплакнул. А, вот! «Я с ней рядом согреваюсь. Тиль как огонёк, вроде бы слабенький, блеклый такой, но это пока не коснёшься. Может обжечь, мало не покажется»

— Заткнись, — буркнул Карт.

— Да как скажешь, командир. Эх, молодость, молодость. Романтика, поэзия, мечты, луна, стишата собственного сочинения под подушкой. Знаешь, вот поэтому я на самом деле скучаю. Впрочем, ты, наверное, тоже. Хоть и живой.

— Ты с Тильдой этого бреда не неси. А то мигом на Небе окажешься.

— А ты даже не на моём месте, а со мной. Психов в спириты не берут, тем более после трибунала. Слушай, до меня дошло, почему вы так друг другу подходите! Вы же оба как орехи.

— Земляные?

— Твёрдые. Не дай Небо где щёлочка будет. Не-е, как яйца: сверху гладенько и крепенько, а внутри болтушка. Вот только когда двое в водолазных костюмах в одной постели оказываются, это, наверное, жутко неудобно.

— С загибами логики ты явно перебарщиваешь.

— Да что тут непонятного? Просто поговори с ней!

— И что я сказать могу?!

— Крайт, не прикидывайся большим кретином, чем ты есть на самом деле. Что настоящий офицер может даме сказать? «Я тебя люблю, пошли делать потомство!». И не надо больше никаких «логичных и единственно правильных решений» вместе с муками выбора. Чего тебя так и тянет всё усложнять?

— Это тебя тянет всё упрощать.

— Слушай, друг, а ты хоть раз признавался ей? — мученически вздохнул Грег.

— Признавался. Однажды.

— И что?

— И ничего. В итоге она вышла замуж за этого слизняка.

— Небо! Кто о чём, а Крайт страдает! Вот что я тебе скажу, командир. Право выбора и уважение чужого мнения, особенного женского, это очень достойно и современно. Прямо-таки передовая точка зрения, и очень колониальная. Вот только иногда стоит и попроще быть, попримитивнее: за волосы — и в пещеру. Гарантирую, всем легче станет.

— Может и так. Только я пришёл к другому выводу.

— Великая ночь! Да чтоб тебя демоны вместе с твоими выводами отодрали!

— Конец связи, — согласился Карт, снимая переходник.

* * *

Одиннадцать лет назад

Cобачонку Тиль увидела, когда на обрывчик выехала. Вернее, поначалу-то она и не поняла, что это такое бултыхается: дядюшкин охотничий жеребец артачился, недовольно ногами перебирал, норовя податься боком. На месте-то его удержать уже мучение, а уж разглядывать, что там коричневую воду баламутит совсем недосуг. Но потом всё же рассмотрела круглую головёнку с прижатыми, будто прилизанными ушами. Следом и слабенький, обрывистый плачь щенка расслышала, раньше его рокот леса заглушал — гроза приближалась, вот-вот накроет. А ещё Тильда разобрала, что детёныша на стремнину тянет. Видимо, вверх по течению буря, уже разразилась, переполнив тихий ручей. Вода пучилась, перекатывалась на притопленных корягах настоящими волнами — тесно ей становилось в узком и не слишком глубоком русле.

Вот когда это всё увидала, тогда её из седла и вымело, только поводья через шею жеребца перекинула, чтоб тот сдуру сам себе не навредил. С обрывчика Тиль тоже прыгнула не думая: и рассуждать некогда, да и знала, что под глиняной ладонью довольно глубоко, а высоты почти и нет — ноги не переломаешь.

Одного госпожа Крайт не учла — оглушающе-ледяной воды.

Река будто пасть над макушкой захлопнула, разом выбив из груди весь воздух. Вздувшийся пузырём подол амазонки облепил руки, спутал не хуже верёвок, а тело — наверное, больше с испуга, чем от холода — обернулось деревяшкой, как и управлять-то им не сразу сообразишь. Тиль распахнула рот, словно рыба, жижа, тухло воняющая тиной, хлынула в горло, в нос, даже, кажется, в глаза и…

Девушка вынырнула, вылетела, как пробка из бутылки, натужно откашливая воду, которая всего-то до груди и доставала. Тильда крутанулась налево, направо, пытаясь понять, где обрыв, где щенок, разгребая руками опавшие листья, прибиваемые усиливающимся с каждым мигом потоком к берегу. А течение, между прочим, уже чувствовалось, пыталось тащить, путалось водорослями в онемевших ногах.