Ради тебя

— Интересную ты выбрала формулировку, — хмыкнул Карт.

— Я на самом деле больше не желаю обсуждать с вами мою семейную жизнь! — повысила голос Тиль.

Этим вечером её так и тянуло впасть в детство. Вот сейчас пришлось кулаки сжать, чтобы не дать Карту в нос. Правда, кузену раньше никогда не доставалось, а вот Грег пару раз от неё огрёб. И не только вазой.

— Согласен, — серьёзно кивнул Крайт, несмотря на всю свою прозорливость, видимо, не подозревавший о кровожадных мечтах госпожи Арьере. — Честно говоря, у меня тоже нет желания обсуждать эту дурь.

— И что, по-твоему, дурь? Мой муж, моё замужество или семья вообще?

— Я же сказал: не хочу это обсуждать, — напомнил Карт. — Тебе всё же лучше поспать. Не бойся, в канаву не съеду.

Тиль снова к окну отвернулась, любуясь собственным призрачным отражением. В сон на самом деле тянуло, уж больно насыщенным день выдался. Но спать рядом с Крайтом? Было в этом что-то очень неправильное, интимное даже, а, может, и порочное. Или это от усталости в голову слишком странные мысли являлись?

Так или иначе, а спать госпожа Арьере не собиралась. Впрочем, продолжать разговор тоже.

* * *

Первым, что Тиль увидела, проснувшись, стал нежно-розовый газовый полог над кроватью, а не привычные монументальные бархатные складки. И одеяло оказалось не таким, слишком тяжёлым, стёганным. Да ещё и на прикроватной тумбочке вазочка стояла, а в ней ландыши, тоже нежные, воздушно-акварельные. Вот только в квартире Арьере никогда цветов не водилось, Амос начинал чихать даже на нарисованные подсолнухи.

Звуки и запахи тоже оказались непривычными: за полуоткрытой створкой окна тихонько шелестела листва, тянуло дождём, мокрой землёй и зеленью. А ещё пахло свежими булочками и… кофе?!

Тиль откинула одеяло, села, поморщившись — голый пол неприятно холодил ступни. И тут же тихонько рассмеялась, просто так, от радости жизни, не слишком понятной, но очень просторной лёгкости и удивительной привычности. Потому что всё это: полог, цветы, сад за стеной, кофе было родным, как любимые, пусть и разношенные тапки.

Тильда натянула пеньюар, лежащий на кресле — халат оказался коротковат и жал в груди, но от этого счастье стало лишь острее. Подошла к стеклянным дверям, раздвигая в стороны тонкие занавески, дёрнула бронзовую ручку. Створка открылась не сразу, за зиму краска слиплась, стёкла звякнули протестующе, но окно поддалось и в лицо ударило прохладным, но сладким, как талая вода воздухом, запахом весеннего сада и — чего уж там! — не менее весенних полей.

Тиль шагнула на балкончик, невольно поджимая пальцы на ногах — мраморная плитка прогреться не успела, хоть солнце уже и светило вовсю — опёрлась обеими руками о перила, потянулась, щурясь на неправдоподобно высокое небо.

Мужчина, возившийся внизу с розовыми кустами, обернулся, зачем-то приставил ладонь к глазам, хотя лицо его прикрывали давно обвисшие полы соломенной шляпы.

— Доброе утро, дядя! — крикнула Тиль и рукой помахала.

Нет, с ума она не сошла и реальность осознавала полностью, как её зовут, тоже помнила и даже число с днём недели знала. Просто утро вышло каким-то совсем сказочным. И почему бы не поверить, что дядя, обожающий свои розы, не начал день с подрезки кустов, пикировки или чем он там обычно занимался?

— И вам здравствовать, маленькая хозяйка, — хрипло, точь-в-точь как старый, просмолённый всеми ветрами пират, отозвался мужчина. И вот что удивительно, утро ни на йоту не стало менее сказочным. — Что это вы в какой одёжке вылезли? Так и простыть недолго, ветер-то ещё снежный, с залива дует.

— Где мы, а где залив, Джермин? — улыбнулась Тильда, оперлась локтями о балюстраду, а подбородок на ладони пристроила. — А куда Карт подевался?

— Так молодой мастер ещё когда уехал, — неторопливо, с крестьянской основательностью разъяснил старый дворецкий, — темно было. Велел дядюшкину кобылку оседлать и уехал, а куда подался, не сказал. Только думается мне в Арьергерд направился. Там служивые ещё по осени открыли комер… комерт… ко-мен-да-ту-лу, — с завидным упорством выговорил неподдающееся слово старик.

Помнится, дядюшка всё грозился рассчитать дворецкого. Мол, своим махровым невежеством он только хозяина позорит, но вот так и не собрался уволить. А теперь Джермин самолично за дядиными розами ходил. Может, это и есть верность?

— Комендатуру, — поправила Тиль, понимая, что улыбаться так блаженно, как это она делает, наверное, не стоило. Вдруг кто посторонний увидит? — Комендатуру, а не комендатулу.

— Ну и я про то же, — мирно согласился старик, — а вы, маленькая хозяйка, не ледяните ноги зазря. Возвращайтесь-ка в спальню, да полезайте под одеяло. А я своей старухе крикну, она враз поесть принесёт.

— А то буду я твоих приказов дожидаться, — раздалось из комнаты ворчливо. — Всё уже готово. Давайте-ка, барышня, ныряйте в постельку.

— Айда!

Арьере и сама подумать не могла, что так обрадуется старой служанке. А вот обрадовалась же, даже обняла её и чмокнула в морщинистую, пахнущую ванилью щеку.