Ради тебя

Щенок больше не скулил и лапами не бил, может, и вообще не шевелился, над водой только нос и лоб виднелись.

— А чтоб вас всех!.. — выругалась Тильда, и даже Вечную ночь помянула, оглядываясь, пытаясь найти подходящую палку, чтобы подцепить кутёнка.

И тут же сообразила: цеплять его не за что. Пришлось брести, едва переставляя ноги-столбы, подгребая руками. А потом и почти плыть, путаясь в чугунных складках юбки, отплёвывая тину вместе с водой, плохо соображая, что делает.

Как она на берег выбралась, Тиль не помнила — хоть умри. Кажется, лежала на траве, пытаясь сообразить, что надо сделать, чтобы дышать научиться и очень боясь раздавить щенка, которого за жакет сунула. Вроде над головой громыхало, а она шла. Дальше Тильда снова плыла или ей только это казалось? Наверное, всё-таки просто ливень хлынул, и неповортливо-кукольному телу мерещилось что-то своё.

Следом пришёл бред и голоса. Девушка вдруг очутилась в воздухе, легла на него, как на постель и сверху ничуть не хуже грома лязгнуло: «Нашёл, она здесь!». Следом пришло вялое удивление: откуда тут взялся Карт, ведь он на континенте? Но мысли тут же смыл жар, и почему-то правому боку было особенно горячо, просто углями жгло. А дальше одни обрывки, голоса в темноте.

«Если верить новым теориям, то такие действия свидетельствует о глубинной детской травме. Как мы видим, пережитое несчастье толкает барышню на необдуманные поступки и…» — голос дребезжит, как стекло в паровозном купе, прилипчиво жужжит назойливой мухой.

«Кхм, доктор, это всё бесспорно интересно, но давайте обсудим это потом. У девочки лихорадка» — мягкий, тёплый, будто плед голос дяди успокаивает, но и раздражает тоже.

Сейчас ей не нужно тепло и так жарко. Хочется… А чего хочется, не понять.

И снова темнота.

«Готовьтесь к худшему, господин Крайт, — дребезжание буравчиком всверливается в мозг, оставляя болезненную воспалённую ранку, — если жар до утра не спадёт, то… Как видите, пиявки не помогли. Я дам ещё опиумного молока, чтобы бедняжка не страдала».

«Доктор, да сделайте же что-нибудь! Любые деньги!..»

Хочется успокоить дядю, уж слишком встревоженный у него голос. Но не получается, рот куда-то подевался. А ещё хочется… Чего? Никак не сообразить.

«Думаю, нужно пустить кровь», — жужжит огромный шершень, нацеливая жало толщиной с палец.

«Кхм, ну если вы считаете, что это необходимо…» — бормочет старый плед.

«Вы всерьёз думаете, что она недостаточно крови потеряла? — новый голос похож на сосульку: острый, прозрачный, холодный. Удивительно, сладко-ледяной и на лоб ложиться снег. Вот чего она хотела: холода! — Разодранного бока и ваших пиявок недостаточно?»

«Молодой человек, я полностью разделяю вашу тревогу, но позвольте мне…»

«Не позволю. Дядя, вам тоже лучше уйти. И прихватите этого коновала, пока я его башкой в камин не сунул» — лёд разбивает ватную, душащую темноту, а под ней появляется водяная прохлада. Её много, очень много и жару тут просто места нет.

* * *

Тиль не поняла, что её разбудило. То ли солнечный свет, как-то по-особенному радостно, даже торжествующе заливающий спальню. То ли жара, но не болезненная лихорадка, а просто излишняя теплота от толстого одеяла, в которое девушку закутали, будто гусеницу в кокон. То ли странное размеренное сопение над ухом. В общем, что её в чувство привело, не понять. Зато сопение удивило до крайности — вот это точно.

Тильда осторожно и не без труда — замотали её действительно надёжно — голову повернула. И едва не ткнулась лбом в нос кузена. Правда, сначала она и не сообразила, что это Крайт, чужое лицо показалось гротескно большим, пришлось даже шею выгнуть. А потом… Никакого потом не получилось, потому как Крайт враз перестал сопеть и открыл глаза. Нет, глаза распахнулись, словно жалюзи рывком подняли — вот так вернее.

— Привет, — мирно и обыденно заявил кузен. Тиль даже не нашлась, что на такое ответить. — Как себя чувствуешь?

— Бок болит, — сообразила, наконец, Тильда.

Рёбра на самом деле ныли, а ещё горло саднило.

— Ты кожу порвала. Наверное, на сук в воде наткнулась. На кой ты вообще в реку полезла?

— Там щенок тонул, — пискнула девушка, чувствуя себя, мягко говоря, неуютно.

Потому что с осознанием больного бока и горла, пришло ещё и другое понимание: она лежит в одной кровати с Крайтом. Да не просто так лежит, а затылком в его грудь упирается, родственник же совсем не по-родственному её за плечи обнимает. Правда, сама она в коконе, а Карт полностью одет, только две верхние пуговицы кителя расстёгнуты, но всё же, всё же…

— Про щенка я понял. Жив и здоров твой найдёныш, отъедается. А о том, что сама утонуть могла, не подумала?

— Нет, — ещё тише пробормотала Тильда.

— Ты решила стать спасительницей на водах? — эдак очень серьёзно поинтересовался Карт.

— Не-ет…

— Тогда что?

— Так щенок же!

— Я-асно, — протянул кузен и на спину перевернулся, закрыл глаза. Правда, руки из-под Тиль не вытащил. — Щенок же. Чего тут непонятного?

— А ты как тут очутился? — помолчав и успев до печёнок прочувствовать тяжесть своего падения, спросила Тильда. — Ты вроде на континенте должен быть.

— Прилетел.