Ради тебя

— Не грех, — не стала спорить старуха, — но ты слушай дальше. Маменька-то сынка, Амоса твоего, раньше срока родила, да ни много ни мало, а два месяца не доходила. Это если сразу после её свадьбы считать. И вот прям притча! На свет ребёночек появился здоровенький — посмотреть приятно. Кстати, муженёк ей кузеном приходился, тётки родной сын. И падучая бедолагу трепала, смотреть страшно. Потом по три дня с постели не вставал, слюни пузырями пускал. Да и вообще он малахольный был, за ним слуга, как за младенцем ходил.

— Ну, случается… — не слишком увёренно пожала плечами Тильда.

— Ещё как случается. Только вот тебе странность: маменька твоего супружника мужа своего в первый раз за неделю до свадьбы в глаза увидела.

— И такое случается, — пробормотала Арьере, разглядывая собственные руки, лежащие на коленях. — Но ведь они поженились. Можно считать, никакого греха не было.

— И это верно. Только вот умный человек в храмовые книги заглянет, да и сравнит: когда свадьба случилась, когда младенец на свет народился. Но ладно, это всё присказка, слушай дальше. Если брать на веру, что ребёночек у госпожи Арьере в отмеренный Небом срок появился, то выходит, его в пузо ветер надул, не иначе. Потому как девка была тихоня из тихонь, иной день и в сад-то не выйдет. Лошадей боялась, как демонов, кататься не ездила. И в гостях Арьере не бывали, и им визиты не наносили — нет для них во всей округе ровни. А из мужиков в доме жили трое слуг — один другого старше, кривее да хромее. Ещё старый хозяин, да его сын, то бишь родной брат родительницы Амоса. Смекаешь?

— Да не имеете же вы в виду!.. — ахнула Тиль.

— Имею, имею, — закивала старуха. — Маменька-то в породу Арьере пошла: смуглая, черноволосая и черноглазая. А братец её, как и сынок, в бабку удались беленькими. Но и это ещё не всё.

— Неужели у моего мужа и его дяди были одинаковые родинки? — скривилась Тильда.

— Про родинки ничего не знаю, — не далась старуха, — а вот то, что у них по шесть пальцев на левой ноге, видала. Махонький такой второй мизинчик сбоку. И только у них, больше ни у кого. Складывай, коли умная. Маменька твоего Амоса от родного брата понесла!

— Да даже если и так!.. Ну ладно, пусть, предположим! Но доказать-то всё равно нельзя!

— Кому нельзя, тому нельзя, — равнодушно пожала плечами ведьма. — Про храмовые книги я уже сказала. Портрет дядьки твоего мужа наверняка у Арьере в галерее до сих пор висит, сравнить можно. Но главное-то в другом. Помнишь, как Амос матушку любил?

— Да вы в своём уме?!

Тиль вскочила со скамейки, неловко дёрнув рукой — не то чтобы ей старуху ударить хотелось, но жест всё равно вышел неловким.

— Ты о чём это подумала? — захихикала ведьма. — Ну, затейница! Я про то говорю, что твой муженёк и тени на маменькино имя упасть не даст, пятнышком не замарает. Поняла?

— Поняла, — пробормотала Тиль. — Только вот что-то радости от этого немного.

— А зря! — хмыкнула старуха, причмокнув губами. — В общем, я сказала, что знала, а там уж сама думай.

* * *

Доктора Вермена, которого привёз вернувшийся Джермин, Тиль знала пусть и не близко, зато верила ему безоговорочно. Потому что чувства родственников он считал штукой лишней, ничего незначащей, даже мешающей в многотрудном деле исцеления и рубил всю правду, как она есть. А когда эти самые родственники, чувствами отягощённые, после «рубления» правды принимались рыдать, Вермен очень удивлялся.

Только вот Арьере было глубоко плевать на докторские причуды, зато определённость, пусть даже и с самыми мрачными прогнозами, сейчас бы совсем не помешала. Слишком уж мерзко и тягостно осознавать собственную беспомощность. А её Тильда за прошедшую ночь всей душой прочувствовала: у Карта снова начался жар, он бредил, порывался с кровати встать и вроде бы не понимал, где находится. А ещё Крайт постоянно Тиль звал. Пожалуй, это было самым мучительным.

В общем, к тому времени, как доктор приехал, Арьере едва сдерживалась, чтобы хихикать не начать — плакать почему-то совсем не хотелось, а вот идиотские, совершенно ни к чему не относящиеся смешки давились с трудом. И когда врач, наконец, вышел из спальни Карта, Тиль чуть на грудь ему не бросилась. Правда, сумела вовремя остановиться, но руки заломила как трагическая актриса.

— Доктор, прошу, скажите, что с ним! — взмолилась в полном согласии всё с той же трагедией.

Но то ли Вермен не был поклонником актёрства, то ли просто привык к подобным сценам, только с заверениями в том, что всё будет хорошо, он спешить не стал, а крякнул, степенно отёр накрахмаленным платком роскошные усы и уселся за накрытый к чаю стол. Кажется, свежие булочки его интересовали куда больше тильдиных выступлений.

— Да вы присаживайтесь, душа моя, — радушно пригласил доктор густым оперным басом. — Чай — это очень хорошо, это пользительно. Для нервов трепетных барышень особенно. А мы с вами уже встречались, встречались — личико ваше знакомо, да вот не помню где. В пациентках моих не числились, за это поручиться могу, хотя цвет ваших щёчек вполне подходящий.

Лекарь довольно хохотнул, будто булыжники в бочке тряхнул.