- Тогда ему стоит держаться подальше... от своего же клинка, – Джонатан качнул головой в каком-то неопределенном, но угрожающем жесте. – Медицинский колледж, будь он неладен. Меч исписан латынью, мелко-мелко, но так плотно, на каждом квадратном сантиметре металла по три десятка символов, мне дух захватило, пока читал. Там много недобрых слов, парень. И, что немаловажно, они сохранили силу через две тысячи лет. Силу, несущую смерть и забвение. Распад в пыль. Проклятья на проклятьях, отправляющие всех немертвых в ад или, может, в крематорий – я не дочитал... испугался. Что? Ты смотришь на меня так, будто я пересказываю тебе старую, очень надоевшую историю. Я опять не в теме?
- Мы знаем этот меч всю эру, с Рождества Христова, – с усилием выдавил серафим. – У него и имя есть, но называть не буду, иначе призову его силу к действию. Просто забирай. И прячь. В урочный час к тебе придет солдат дьявольской армии.
- Кто?
- Милаш.
- Ох... – по телу врача побежали мурашки, и были они предательски приятными. – А он?..
- Он все тот же. Инкуб, превращающий в безвольную тряпку одним произнесенным словом, приходящий безоружным, но убивающий легко и голыми руками вырывающий из тебя душу, соблазняющий телом, в котором нет красоты, оно устрашает... и все равно вводит в искушение. Его тяжелый взгляд исподлобья, небрежное прикосновение, плавное движение навстречу, едва слышимый вздох... и ты сделаешь все, вообще все что угодно. Не боишься?
- Боюсь. Но о нем так легко и сладко мечтается, под хруст распиливаемых костей и хлюпанье кишок, отделяемых от брюха... – Джонни лукаво поднял кончики губ. – Теперь понятно? Кровавый образ совершенства, в котором больше кровищи, чем совершенства. Образ носферату или вампира, все равно – для меня он милаш. Я ведь тоже не кружева плету.
- Не устаю поражаться вам... ну, людям. Твоя профессия хуже того, чем занимается просто убийца или просто гробовщик, намного хуже их вместе взятых. Ты копаешься в трупах, Бакстер. Неужели это был твой сознательный выбор и добрая воля? Ты получаешь удовольствие от холода морга и зловония мертвой плоти?
- Я перешел дорогу нескольким неприятным типам, парень, и мою лицензию на медицинскую деятельность аннулировали. Я хирург, – Джонатан вытащил клинок из ножен и рассеянно попробовал пальцем лезвие. – Нейрохирург. Говорят, был неплохим врачом. Но я уже не помню. Последний раз живой человек ложился на мой операционный стол более десяти лет назад. После снятия с должности мне оставалось два пути: вернуться в Висконсин, откуда я родом, и работать официантом в придорожном кафе, принадлежащем моей матушке; или остаться в больнице, спустившись на три этажа вниз. Я остался.
- Не порежься, Джонни Би, – выглядывавший из-за пышного оперения Ксавьер был похож на птенца, сонного и немножко забавного. – Ты так разоткровенничался...
- Много успел услышать, дружок? – Бакстер, тепло улыбнувшись, помог ему отогнуть тяжелое крыло и сесть. Серафим, которому это красное крыло по идее принадлежало, почему-то прикинулся чучелом серафима и не подавал признаков жизни.
- И ты тоже, – Кси встрепенулся. – Фрэнсис зовет меня «дружок». Почему?
- Это возраст, определенно, возраст. Я стар, твой фельдмаршал стар, все мы на ладан дышим и только зря крадем у молодых воздух, – врач от души расхохотался испугу в глазах малыша. – Эй, не слушай меня, я достаточно наболтал уже всякого твоему диковинному спутнику. Кстати, кто он?
- Друг, – тихонько выдал Ксавьер, смутившись.
- Ты уверен? Ты и Ангела сначала охранником представил.
- Не уверен! – огрызнулся программист, получив укол стыда и раздражения. – И ни в чем не могу быть уверен. Вся подлость в том, что таблетку с сывороткой правды заставили проглотить только меня, а я бы с удовольствием послушал всех остальных под мухой.
- Эй, эй, не злись, – Джонни сел на корточки и забрал его холодные ладошки. – Однокрылый птах любит тебя, я не сомневаюсь, что и Ангел родину за тебя продаст...
- Я, между прочим, не однокрылый, – пробурчал Дезерэтт, подымаясь и встряхиваясь.
- О, ожил, прекрасно, – патологоанатом подмигнул Ксавьеру и продолжил: – Генералу, от которого ты улизнул, доверять я не стал бы, но ты узнал его лучше, чем родная мама, потому что узнику, приговоренному к казни через сожжение или повешение, традиционно рассказывают самое сокровенное: обугленные косточки мало что выдают после. Меч я пока придержу, буду резаться вместо тебя, маленький, так что мне пора домой, пить чай и есть печенье. Устраивает?
- Вполне, – Кси застенчиво коснулся его лба, стирая какую-то серую пыль... нет, пепел. – А Энджи знает, что он для тебя «милаш»? Ты звал его?..
Джонатан покачал головой.
- Он бы послал меня в глубокий нефтепровод за телячьи нежности и был бы прав. А ты чертовски ловко притворился спящим.
- Мне снится одно и то же. Страшное, – Ксавьер заставил себя не дергать плечами. – Я боюсь досматривать и радуюсь пробуждению как ненормальный. И не так уж много я услышал. Я с радостью верну тебе лицензию...