Радикальное спокойствие. Созерцательные практики для глубинного благополучия

Базовое определение ума в буддийской традиции описывает его как нечто ясное и познающее. Способность к познанию – это осознавание, с которым мы уже познакомились в главе 4. Ясностью в данном случае называется сама нематериальная природа сознания и его способность порождать видимости, проявляться как умственные голограммы. К этой сфере – сфере ясного и познающего, сфере сознания – относятся не только мысли и логические рассуждения, но и наши чувства, воспоминания, мысленные образы и настроения. В этом контексте понятия «ум» и «сердце» (не как орган, а как аспект нашей психики) рассматриваются как нечто единое. Некоторые учителя даже используют объединенный термин «сердце-ум».

Именно из сферы ясного и познающего проявляется весь ландшафт наших сновидений. Как показывает история о боли в локте, физические процессы могут на этом ландшафте сказываться, но не являются тем, из чего он состоит: стены в сновидениях не сотканы из атомов. Из этой же сферы умственного опыта проявляется ментальная составляющая и нашего бодрствования – например, наши мысли, суждения, реакции, отклики и желания. Мысль «Какая аппетитная пицца!», желание поскорее схватить кусок и удовлетворение от первого откушенного кусочка – все это относится именно к сфере ума, к измерению нашего субъективного опыта.

Наблюдение за пространством ума и за тем, что в нем возникает, представляет собой одну из удивительно важных техник развития сосредоточения. Почему она так значима? Благодаря этой технике мы учимся напрямую взаимодействовать с важнейшей сферой нашего опыта и развиваем над ней контроль. Мы учимся наблюдать, не сливаясь с мыслями или побуждениями, учимся видеть преходящую природу умственных переживаний, учимся не вмешиваться в их течение – так, чтобы они сами растворились в том пространстве, из которого проявились. На продвинутом этапе практики мы даже обретаем способность предчувствовать возникновение мыслей и отпускать их еще до того, как они полностью оформятся.

Во время медитации на дыхании мы замечаем и отпускаем мысли лишь по необходимости – так, чтобы они как можно меньше мешали нам внимать меняющимся ощущениям или ритму вдохов и выдохов. При этом в практике сосредоточения на уме пространство осознавания и его ментальные видимости становятся основным объектом нашего памятования. Мы наблюдаем за ними так же, как пастух следит за овцами, как зритель на трибуне теннисного корта следит за игроками и мячом.

Можно привести и другую аналогию: в этой практике ум уподобляется театральной сцене, а мысли, образы, воспоминания, настроения, чувства и желания – актерам, разыгрывающим представление. Когда сцена пуста, мы наблюдаем за самой сценой; когда на подмостках появляются герои, мы внимаем им. Наблюдая за актерами, мы стараемся следовать сущностным наставлениям по этой медитации: внимаем «без отвлечений и без цепляния».

На базовом уровне слова «без отвлечений» могут означать, что мы не позволяем уму надолго отвлекаться на иные виды объектов познания – на видимые глазами формы, слышимые ушами звуки и так далее. Сами по себе переживания пяти чувственных сфер, включая тактильные ощущения от дыхания, в этой практике нас не занимают. Более того, мы намеренно оттягиваем от них осознавание, собирая его в сфере ментальных переживаний.

Более глубокий смысл этого же наставления касается отвлечений на мысли, умственные истории и образы. При наблюдении эти ментальные видимости скорее проявляются перед осознаванием, чем исходят из него (так это может ощущаться субъективно: мысль словно бы всплывает перед наблюдающим умом). Вместо того чтобы вовлекаться в историю и следовать за ней, что может приводить к длительному отвлечению от наблюдения, мы просто замечаем само ее присутствие. В этой практике нет необходимости обозначать ментальные проявления ярлыками («история», «мысль») – даже подобное минимальное вмешательство в умственное пространство может быть избыточным. Мы просто наблюдаем, стараясь при этом не напитывать истории своим интересом к их содержанию. Нам интересно не содержание, а сам факт наличия умственной видимости.

Второе наставление – «без цепляния» – прежде всего относится к нашему самоотождествлению с эмоциональными откликами и импульсами. Желание почесаться заметить сложнее, чем мысль или образ пиццы. С желанием – или, например, с чувством фрустрации или переживанием усталости – также сложнее не сливаться. Именно об этом нецеплянии нам напоминает исходная формулировка. Наблюдая за умом, мы учимся отказываться от цепляния за желания и эмоциональные отклики – и для этого, как и в случае с мысленными историями, учимся разжимать хватку. Мы стараемся замечать субъективные импульсы и отклики так же, как замечали бы свои реакции на действия актеров на сцене.