Радин

дружок у Кристиана на какой-то станции работал, где насекомых изучали, цепляли им на брюшко маячки, так вот со шмелями хлопот было больше всего – брюшко выбривать приходилось, а то маячок не держался, там у них был специальный парень, который шмелей выбривал

на мне тоже ничего не держится, недаром я шмелик! стоит мне радость испытать, за ней уж и слезы мерещатся, только полюбишь кого – а он возьми да умри

в полдень я пришла к падрону, заварила чай, от индейца полученный, мате вышел отличный, я и калебасу у него выменяла – на нутряной жир и мяту с моей грядки, зачем ему этот жир, жертвы он, что ли, приносит, ненавистный, в голове у него сплошь индеанская ерунда

помню, как зимой он мне про доменику рассказывал, пришел на кухню, когда я лук резала, и хвастается, мол, видел в прошлую субботу, как в хозяйку демон вселился, уж она и прыгала у ворот и вертелась, то в машину сядет, то из машины выйдет, и мороз ее не берет, я, мол, всегда говорил – она обладает сильным жаром, поэтому носит белое, чтобы охладиться!

я как поняла, о чем он толкует, так чуть палец себе не отрубила

а что же ты, спрашиваю, не подошел? у тебя же связка ключей на поясе висит, а он приосанился и отвечает: к женщине, которую обсели демоны, мужчина не подходит, это может плохо повлиять на его судьбу

вот ведь болван, думаю, а повлияло-то на мою судьбу, войди хозяйка в дом, ничего бы такого не случилось, ну, надавала бы пощечин за платье серебряное, зато Кристиан сидел бы сейчас в своей студии, грыз бы сухарики, чиркал бы в блокнотах карандашиком – тут я заплакала, а индеец подумал, что это от лука, давай, говорит, я порежу, и достал свой нож полуметровый, таким только в сельве стволы рубить

вот ведь как все одно с другим завязано, не будь садовник язычником поганым, я бы сейчас на кухне дела закончила, собрала бы корзинку, бутылочку в погребе прихватила бы, умылась бы и пошла бы привычной дорогой – сначала под горку к реке, потом переулками до руа лапа

я по воскресеньям всю осень так ходила – приходишь туда, угощение на стол и сразу за белье, а студент все работает, волосы на лицо упали, стучит по клавишам пальцами своими, а как повернется, так мне в лицо будто лисица прыгнет, такая у него улыбка была, и личико, и вообще все тело такое, белое и пушок золотой!

Радин. Пятница

Как же я сразу не понял. Попутчик в поезде, масленичное чучело, поддельный, как грамматика времен Траяна! Радин попытался встать, закашлялся и кашлял мучительно долго, сквозь слезы он видел красные цифры на экране приемника. Десять часов пятьдесят минут. Не буду никому звонить, поеду домой, приму горячий душ и просплю до завтрашнего поезда. Радин вышел в кухню, нашел полотенце, намочил его и тщательно протер все, к чему прикасался. Потом он протер черный телефон и осторожно положил его в карман мертвеца.

Продвигаясь к двери, он подумал, что следовало стереть свой звонок и, пожалуй, телефонный номер, но прикоснуться к покойнику еще раз у него не хватило сил. Разбухшая дверь не поддавалась, Радин изо всех сил толкнул ее плечом и вылетел на крыльцо, с ходу уткнувшись во что-то большое, мокрое, издавшее режущий уши звук. Темная фигура оказалась человеком в прорезиненном плаще с капюшоном. Человек спустился на несколько ступенек и хотел, наверное, бежать, но в соседнем дворе внезапно вспыхнул свет, а вслед за этим загорелись все фонари вдоль дороги.

Пришелец застыл, как будто на него накинули сетку, потом махнул рукой и сбросил с головы капюшон. Свет упал на сердитое белое лицо, и Радин невольно отступил назад, в прихожую.

– Какого черта вы здесь делаете? – Она надвигалась на него в своем огромном шуршащем плаще. – Вы за мной следили? Как вы посмели?

Радин отступил еще дальше и помотал головой. Женщина быстро прошла мимо него, чиркнула молнией и выбралась из плаща, доходившего ей до щиколоток.

– Нет, не следил. Я собирался снять этот дом. Я ожидал увидеть здесь другого человека, но, похоже, я ошибался.

– Снять этот дом? – Она презрительно фыркнула. – А где его хозяин? И почему так темно?

– Не ходите туда. Там мертвец.

– Гарай мертв? – Женщина сбросила туфли, вытянула руки и пошла вперед, осторожно ступая босыми ногами.

– Там ступеньки. – Радин пошел за ней, подсвечивая телефоном.

Опасаясь, что она с размаху налетит на кресло, он поднял руку повыше, направил свет на лицо Понти и услышал рядом с собой не то всхлип, не то сдавленный смешок. С таким звуком лопаются стручки акации. Потом появился новый звук, глухой и ритмичный, и Радин не сразу понял, что это приступ икоты.

Женщина попятилась и прислонилась к нему спиной, икота сотрясала ее тело, будто изнутри ее хлестали кнутом. Он стоял так целую вечность, боясь пошевелиться, и думал, что боги посмеялись над ним еще раз. Ждал служанку, а явилась ее госпожа. Не жизнь, а какое-то либретто Перголези.