Я смотрела в окно и думала о том, что порвала чулки, о том, что простудилась, и о том, что жизнь никогда не будет прежней. Ногти обломались до мяса, даже не думала, что так бывает. Сердишься за скотч и мусорный мешок, Алехандро?
Я поступила так не из мести, у меня просто не было выхода. Меня бы заперли в бедламе до конца моих дней. А русского сунули бы в камеру, у него здесь нет ни прав, ни надежды.
Я стиснула зубы и сделала все как надо. Твоя смерть, Алехандро, оказалась безликой и безмятежной. Она отняла у тебя возраст и пол, отняла запах, лицо и голос. Это было не тело, а хитиновый панцирь, пустышка, а тело лежит на кладбище Аграмонте, я сама поставила там мраморного ангела, и там я буду плакать.
Когда мы с русским вернулись с обрыва и мыли руки под жестяным умывальником, висевшим на заднем дворе, он как-то жалко кривился. Сразу видно, что он не настоящий детектив, у настоящего отношение к смерти должно быть другое. Как у нашего индейца, например. Он говорит, что смерть – это простая и нужная вещь, в ней нет ничего бесчеловечного. Служанка зовет его свернуть голову утке, купленной на ферме, и он делает это с добродушной улыбкой, глядя утке в глаза.
Радин. Понедельник
– Не уехали? – Пекарь снял варежку и подал ему теплую руку. – Вам как всегда?
Радин кивнул, и кофейная машина загудела. Синий халат и спина пекаря, крест-накрест перетянутая фартуком, напомнили ему служанку с виллы «Верде». Потом он услышал скрип качелей в ночном саду, шорох брезента, плеск речной воды, взял чашку, хотел поблагодарить, но не смог оторвать язык от зубов.
Понедельник, черт бы его подрал. Закрытие выставки уже состоялось. Я не сказал Доменике о картинах. Я не сказал Гараю, что никто не хочет его смерти. Значит, он пришел в галерею и разнес все к чертям собачьим, как и обещал. А потом их всех забрали полицейские. Так, сначала кофе, надо избавиться от гула в голове. Радин сел за столик и снова развернул «Diário». Портрет на первой полосе был угрожающим, как военное воззвание, черное лицо щетинилось иглами, черные буквы раздувались и опадали.
Народу в пекарне стало меньше, булочник уже не метался между прилавком и печью, а весело переговаривался с покупателями. А с тобой никто не здоровается на здешний манер, звонко целуя воздух у твоих ушей, подумал Радин, глядя на свое отражение в кофейнике. И никто не спрашивает, поставил ли ты вчера на ту пегую лошадку.
Понедельник – сегодня. Лиза уехала десятичасовым. Потащила свой чемоданчик по булыжникам руа Катарина. Звонить бесполезно. Я обещал проводить и не пришел. Русские девушки прощают воров, игроков и даже убийц, но небрежности они не прощают.
– Вы еду забыли. – Хозяин принес тарелку, где рядом с булкой плавился кубик свежего масла. – Видели красавца? Осталось к антенне подключить!
Радин послушно оглянулся и увидел телевизор, пристроенный на полке, где раньше стояли бутылки с уксусом. Провод не дотянулся до розетки и висел, будто мышиный хвостик.
– Ого, вам уже выигрыш выдали, – сказал он, еле двигая сухими губами, – а мне вот с деньгами придется подождать.
– С деньгами всегда ждать приходится. Читаете про вчерашний аукцион? Вот где все сливки собрались, как на премьере в «Театро Националь»!
Радин согласно кивнул и открыл шестую страницу.
Радин налил себе холодного кофе из кофейника, но пить не стал. Сейчас прочту, как приехавший на закрытие следователь забрал вдову в департамент полиции. Вместе с ней задержаны другие лица, причастные к скандалу. В груди у Радина лежал горячий кирпич, причиняющий боль при каждом вздохе. В хромированном боку кофейника отразились его непомерно длинные пальцы и разъехавшиеся красные глаза.