Радин

Мы с ним на кухне сидели, пили писко, и он мне говорит: завтра, мол, дам тебе денег, купишь мне все, что нужно, сухую пастель, карандаши, кисти колонковые, вина-еды на свой вкус – и заживем. Я только рот открыл, чтобы спросить, где я должен спать, в сарае или на крыльце, у меня студия из двух комнат, ты сам видел, и вообще, что за гребаный дауншифтинг такой, феодальные капризы, давно трущобного дыма не нюхал, что ли, а он мне: я, Гарай, человека убил. Мне, Гарай, кранты.

Глава вторая Мост Аррабида

Радин. Суббота

Весной в этих краях смеркается быстро. Как только солнце скроется в воде, все вокруг становится одного цвета, цвета разбавленного кофе, meia de leite, что означает «половина молока», и дома, и песок, и живые изгороди, а если дождь зарядит, то небеса сразу сливаются с землей, только фонари еле теплятся в тумане, будто газовые светильники во времена Республики.

Радин вышел возле музея и пошел в сторону руа Лапа, еле живой после долгого дня. Утром он собирался взять у консьержки ключи, купить вина, поваляться с книгой, а в понедельник сдать Варгас верительные грамоты и сесть на лиссабонский экспресс. Вместо этого он оставил дорожную сумку в кафе, взял у бармена бумажную карту города, зарядил телефон и отправился искать русскую балерину.

В сети балетных школ оказалось три: две платные и одна государственная. Радин начал с той, что поближе. По дороге он пытался дозвониться Гараю, чтобы спросить, как зовут девушку, но художник не отвечал. Возле парадного входа висела афиша «Эсмеральды», на паркинге не было ни машин, ни велосипедов. Миновав несколько запертых дверей, он увидел в холле человека, сидящего на полу. Перед ним лежал рулон ткани, похожий на дерево со слоистой корой, человек водил по нему губкой, обмакивая ее в ведро. Радин остановился возле постера: труппа вышла на поклон, рослые девицы смотрят в пол, и лиц не разглядеть.

– Платья шили из шелка эксельсиор, – сказали у него за спиной, – десять метров ширины через кольцо проходит! Бесшовная панорама!

– Вы художник-постановщик? – Он обернулся. На человеке была вязаная кофта с пуговицами, похожими на грецкие орехи, таких пуговиц Радин давно не видел и почему-то обрадовался.

– Я реквизитор, художник уехал с труппой на фестиваль, а мне еще деревья синтепоном набивать. Вы, наверное, из мэрии, пришли за приглашениями на премьеру?

– Нет, я ищу одну вашу студентку, русскую. Имени не знаю.

– А, так вы из этих? – Реквизитор поморщился. – У нас такое не в заводе.

– Нет, я не поклонник. Я частный детектив, вот моя карточка. Эта девочка – свидетель по делу, которое я расследую.

– Русских у нас нет, все свои. А здесь до понедельника никого не будет!

Во второй школе, на руа Шаншаль, он попал на занятие, где шестеро малышей приседали у станка, влюбленно глядя на преподавательницу, понял, что школа детская, выбежал, успел на автобус в Преладу, нашел нужное здание на задворках торгового центра, открыл тяжелую пружинную дверь, посмотрел расписание, бегом поднялся на второй этаж и заглянул в репетиционный зал, где танцмейстер что-то объяснял горстке девчонок, сидевших на полу.

Одна из них, в синем трико, была похожа на натурщицу, но Радин не смог разглядеть лица. Дождавшись, когда учитель замолчит, он сказал по-русски: я видел ваш портрет на улице Пепетела! Чужая речь прозвучала слишком вызывающе, учитель обернулся и гневно уставился на Радина, но тот уже захлопнул дверь и сел на скамейку в коридоре. Девушка вышла через десять минут и сразу протянула руку:

– Лиза. Вы русский? Может, из Питера?

– Радин. – Он торопливо встал со скамейки.

Танцовщица на холсте была почти прозрачной, даже хна на ее ногах казалась голубой, а эта – крепкая девица, непроницаемая, пахнет жженым сахаром и острым девичьим потом. Лиза ждала, уперев левую руку в бок и подняв к нему спокойное лицо, учитель вышел из зала, окинул их внимательным взглядом и снова зашел. Радин наконец решился:

– Я русский, да. Давайте выйдем отсюда, нам надо поговорить.

Малу

после школы я полгода жила с парнем из мендоги, познакомились мы после праздника сжигания лент, я тогда работала на детской карусели

в ту ночь целая толпа в наш парк завалилась, с ослиными ушами и в черных плащах, все были такие пьяные, что я сошла за свою, на Queima das Fitas они много пьют, традиция такая, я включила рубильник и покатала их на красных лошадках

потом я проснулась у него в комнатушке, с потолка там свисала мушиная лента, и меня передернуло, такого даже у нас в деревне не вешают, а он мне сказал – вот и оставайся, приведешь все в порядок

из парка меня уволили, ну я и осталась, мы до конца осени прожили, он биологию закончил, рассказывал мне, что шмели бывают луговые, земляные и даже каменные, потом он получил работу на побережье и уехал, а я пошла на улицу, к тетушке, но там недолго продержалась