Странно, что работу до сих пор не купили. Как говорил один англичанин, пьеса имела успех, но публика провалилась! Мои книги похожи на эту картину, вот почему их не раскупают как горячие крендели. Персонажи обнажены, но не вызывают желания, они сломаны у самых корней, чтобы их полюбить, нужно к ним наклониться. Я пишу о людях, пустившихся в путь, о лесковских странниках, чьи земли поглотило море, о беззвучных хористах уходящей эпохи, вечно ищущих, кому протянуть свои пятки.
Радин вернулся на кухню, открыл компьютер и написал название балетной школы в графе поиска:
Ладно, посмотрим прошлогодний репертуар. На афише «Жизели» – брюнетка в зашнурованном лифе, стоящая в четвертой позиции, и лет ей не меньше сорока. Может, Лиза была во втором составе? Радин просмотрел все отрывки на видео, вглядываясь в лица виллис и морщась от военных барабанов, в которые превратилась музыка Адана.
Про «Щелкунчика» на сайте не было ни слова. Ни постеров, ни фотографий. Сам себе удивляясь, он нашел номер школы и позвонил. Трубку долго не брали, потом ответил недовольный голос, то ли сторож, то ли еще один реквизитор в вязаной кофте. Услышав, что звонит частный сыщик, человек заметно оживился, пошел за каким-то журналом и долго его перелистывал, положив трубку на стол.
Премьера «Щелкунчика» состоялась в конце августа, сказал он наконец, спектакль шел четыре раза и был снят с репертуара в сентябре. «Жизель» начали репетировать осенью, премьера была в феврале, аккурат перед началом карнавала. Русская балерина? О нет, он так не думает. Если бы русская получила главную партию, об этом знала бы каждая собака в районе Гимарайнш! У сеньора да Сильвы главные партии уже десять лет танцует его жена. Только жена! Первая красавица города.
Лиза
Помню, как я удивилась, когда Понти показал мне эскизы к своей «Аррабиде». Никогда бы не подумала, что ему так не хватает зимы.
В эскизах было все наизнанку, очень холодно и весело. Замерзшая наглухо Дору, где на лед высыпали горожане, сверкающие лезвия коньков, солнце, садящееся на востоке, церковные купола, торчащие из сугробов, знатные мертвецы из катакомб Святого Франциска, уцепившиеся, словно вороны, за золотистые шпили, а внизу, на заснеженной аллее, голубые тени от деревьев, которых давно уже нет.
Помню, как Понти появился у нас в доме, в начале августа, кажется. В первый день он принес мороженое, во второй – вино в плетеной корзине. Однажды Иван куда-то торопился, выпил с нами и быстро ушел, а португалец посмотрел на меня задумчиво, облизывая верхнюю губу. В какой-то момент я заподозрила, что Иван меня продал.
Потом оказалось, что я должна раздеться и сидеть неподвижно, напялив балетные туфли, в первый день я стерпела, а на второй сказала все, что думала. Что у нас не закрытый клуб для сластолюбивых старцев и что если ему нужен такой клуб, то пусть купит за две тысячи абонемент в учебный театр!
Понти собрал свои карандаши и ушел, на полу осталась куча смятой бумаги. Потом у нас все равно появились деньги, я спросила откуда, но Иван рассмеялся: слишком долго объяснять, да ты и не поверишь.
И верно, я бы не поверила. Когда летом он стал ходить на бега, я не сразу поняла, что случилось. Я точно знала, как выглядит покер: Иван спал до полудня, плохо ел, мало говорил, в нем наставала вязкая опасная тишина, которая, казалось, вот-вот выплеснется через расширенные, сильно потемневшие глаза, этим покер похож на вещества, хотя во всем остальном – никакого сходства.
Но это было в Питере, в прежние времена, до того, как он поклялся мне страшной клятвой. С бегами все выглядело иначе. Наша жизнь внезапно высохла, как будто река повернулась вспять, такое и в природе бывает – талые воды набирают силу и заставляют реку течь обратно в озеро. Мы больше не целовались, его рот перестал пахнуть можжевельником, а губы превратились в две хлебные корочки.
Я стала забывать и терять все подряд, один раз ушла из рыбной лавки, оставив аккуратно выпотрошенную лавочником дораду на льду, в другой – явилась на репетицию без сменки, танцевала босиком и сбила себе пятки в кровь. Однажды утром я надела две разные сережки, в одно ухо колечко, в другое – крестик, ходила так до вечера, а Иван даже не заметил, он просто не смотрел мне в лицо. Это тянулось недели три, пока я не открыла
Малу
я раньше думала, что любовь – это когда человек тебе не в тягость, даже если он больной, или бедный, или бог его разумом обидел
так моя мать моего отца любила, зажмурившись, – выйдет в огород огурцы полоть и поет, тазы с бельем таскает и мурлычет себе под нос