Радио молчание

В девять вечера я проводила его на станцию. Когда мы поднялись на перрон, я отстраненно подумала, что с нашей встречи прошло всего два часа – а казалось, что целая вечность. Мы сели на скамейку. Над нами раскинулось неприветливое зимнее небо, вокруг простирались пустые поля.

Алед поджал ноги так, что лаймовые кеды спрятались под скамейку, и принялся беспокойно сплетать и расплетать пальцы.

– К северу становится холоднее, – заметил он и вдруг вытянул руки передо мной. Кожа на костяшках была совсем сухая. – Погляди.

– Ржавые северные руки.

– Что? – удивленно моргнул он.

– Моя мама так говорит. – Я осторожно погладила пальцем обветренные костяшки. – Когда кожа на руках шелушится от холода. Ржавые северные руки.

Алед улыбнулся.

– Наверное, надо купить перчатки. Буду их все время носить.

– Как Радио.

Радио из Города Юниверс никогда не снимал перчатки – и никто не знал почему.

– Ага. – Алед сунул руки под колени, чтобы согреть. – Иногда мне кажется, что Радио – это я.

– Если хочешь, возьми мои, – предложила я, снимая перчатки – синие, с жаккардовым узором на тыльной стороне. – У меня дома есть запасные.

– Не могу же я украсть твои перчатки! – воскликнул Алед.

– Да ладно, они старые.

Это была правда.

– Фрэнсис, если я их возьму, то не смогу носить со спокойной душой.

Я поняла, что спорить бессмысленно. Пожала плечами и снова натянула перчатки.

Мы помолчали еще немного, а потом Алед сказал:

– Прости, что не отвечал на твои сообщения.

– Ничего страшного. Ты имел полное право на меня злиться.

Мне ужасно хотелось расспросить Аледа о том, как ему живется в университете. И про «Город Юниверс» у меня тоже накопилось много вопросов. Еще я хотела рассказать ему о том, как меня достала школа, что я почти не сплю и каждый день мучаюсь от головной боли.

– Ты как? – вдруг услышала я.

– Хорошо.

Но Алед знал, что я вру. Ему тоже приходилось несладко. Но я не представляла, что еще сказать.

– Как в школе дела? – спросил он.

– Не могу дождаться, когда все уже закончится, – честно ответила я. – И… попутно пытаюсь получать удовольствие.

– Ты же не из тех, кто стремится во что бы то ни стало потерять девственность перед университетом?

– А что, есть такие? – нахмурилась я.

– Я не встречал, – пожал плечами Алед.

Я рассмеялась.

– А с учебой все нормально? – поинтересовался он.

Я не стала врать:

– Вообще-то нет. Сказываются бессонные ночи.

Алед хохотнул и отвел взгляд.

– Иногда мне кажется, что мы с тобой – один человек, по какой-то случайности разделенный надвое после рождения.

– Почему?

– Потому что ты – это я, только безо всякого мусора в голове.

– Я бы так не сказала, – фыркнула я. – Мусора в моей голове хватает. Мы промусорены насквозь.

– Подходящее название для моего дебютного рэп-альбома, – отозвался Алед, и наш смех заметался над безлюдным перроном, чтобы стихнуть от механического «Поезд до Лондона прибывает на первую платформу в 21:07», прозвучавшего из динамика у нас над головами.

– О, – сказал Алед и не сделал даже попытки встать.

Я повернулась и обняла его – крепко-крепко, обхватив руками за шею и уткнувшись подбородком в плечо. Алед обнял меня в ответ, и я подумала, что наконец-то у нас все в порядке.

– Тебе есть с кем встретить Рождество?

– Ну… – Алед задумался. – Вроде как не все зарубежные студенты разъехались на праздники…

Когда подошел поезд, Алед встал, взял чемодан и шагнул в тамбур. На прощание он помахал мне, а я успела крикнуть: «Bon voyage!»[25] Алед грустно улыбнулся:

– Фрэнсис, ты в самом деле…

Но договаривать он не стал, а я и предположить не могла, что он собирался сказать. Алед вставил наушники в уши, двери сомкнулись, и он отошел от окна.

Поезд тронулся, и у меня мелькнула мысль побежать за ним по перрону, как делают люди в кино, но я представила, как глупо это будет выглядеть со стороны, и передумала. Вместо этого я сидела на скамейке, пока поезд не скрылся вдали и во всем мире не осталась лишь станция, бескрайние поля и холодное небо.

Моя подруга

Я поцеловала Кэрис Ласт накануне ее исчезновения. Она возненавидела меня за то, что я сделала, и сбежала. Это целиком и полностью моя вина.

Все случилось в день, когда объявили результаты экзаменов. Я училась в десятом классе, Кэрис – в одиннадцатом. Вечером она пришла ко мне, чтобы отпраздновать, хотя в ее случае праздновать было нечего – Кэрис провалилась по всем предметам.

Буквально по всем.

Я сидела на диване, окруженная пачками чипсов и бутылками с газировкой – не самый очевидный выбор еды для праздника, – и слушала, как Кэрис разглагольствует об экзаменах в кресле напротив.

– А знаешь что? Меня это больше не волнует. Вот вообще. Ну что, что теперь случится? Я просто останусь на второй год. Кто мне запретит? А если снова провалюсь – значит, пойду работать! Куда-нибудь, где не смотрят на оценки. Может, я и глупая, но кучу всего умею делать. Моя мама такая стерва, нет, ну чего она ожидала? Я же не мой брат! Нет, я не хренов золотой ребенок. На что она надеялась?!

Кэрис еще несколько минут продолжала в том же духе, а потом расплакалась. Я пересела к ней и обняла.