Radiohead. Present Tense. История группы в хрониках культовых медиа

Самым позитивным последствием американского успеха Creep стало то, что после переиздания сингла в Великобритании он вышел на седьмое место. Негативным – то, что Radiohead едва не стали считать группой одного хита. Они немедленно приступили к работе над The Bends, альбомом, названным в честь драматичных побочных эффектов от взлета, возникающих слишком быстро. Балансируя между коллажами из закольцованных фраз а-ля Zooropa (Planet Telex), фолк-роком (Fake Plastic Trees) и тихих, атмосферных композиций (Bulletproof), альбом надолго сумел отвлечь внимание слушателей, которые вскоре забыли о существовании Creep. Америка, конечно, так и не сумела по-настоящему понять этот альбом.

– Знаете, многие считают, особенно здесь, что Radiohead популярна в Америке, – объясняет O’Брайен. – Radiohead не популярна в Америке. Мы выпустили там сингл Fake Plastic Trees, его поставили на радиостанции. Радио опросило своих слушателей – мужчин возрастом от 18 до 25 лет, владельцев полноприводных джипов, – и эта песня заняла в опросе последнее место. У Radiohead был один поп-хит в Америке, и на этом все.

– И они его все равно уже не помнят, потому что у них диапазон внимания как у насекомых, – мрачно бормочет Йорк. – Наш так называемый успех в Америке позволил нам многое сделать, но еще мы из-за него почему-то оказались кому-то что-то должны. Причем я так и не понял, кому и сколько.

* * *

Radiohead всегда подают себя как трезвенников, любителей Evian, которые не прочь перекинуться в бридж в гастрольном автобусе, и тем самым в пух и прах разносят имидж типичных рокеров с алко-нарко-вечеринками и групи. Однако убийственный восемнадцатимесячный гастрольный график не обошелся без жертв.

Группа в определенной степени страдает одержимостью, и особенно это заметно на концертных выступлениях. Джонни Гринвуд играет на гитаре с такой яростью, что сам не замечает, как раздирает пальцы до крови. Недавно он начал носить на руке лангетку – это, конечно, можно счесть уникальной частью образа гитарного героя. Но Гринвуд настаивает, что его заставили ее носить, потому что из-за его манеры игры врачи обнаружили травму от повторяющейся нагрузки. А еще он с удовольствием напоминает, что громоздкие наушники, которые он не снимал всю вторую половину турне The Bends, – это промышленная защита ушей, которую ему порекомендовали после того, как из них начало течь.

– На американских гастролях у меня две недели был шум в ушах и кровотечения, – рассказывает он со странной отрешенностью. – В Кливленде концерт был просто ужасный, я чуть не упал в обморок. В три часа ночи меня увезли в больницу, и врач сказал, что ситуация очень печальная. Я, конечно, рад бы отказаться и от того, и от другого, но вот лангетка мне все равно понадобится. Будет крайне самовлюбленно с моей стороны говорить, что здесь нет определенной доли притворства, но мне нравится надевать лангетку перед игрой. Это вроде бинтования пальцев перед боксерским поединком. Ритуал.

Впрочем, самый запоминающийся мрачный инцидент на гастролях случился в Мюнхене, когда Йорк упал без сознания прямо на сцене.

– Это на самом деле накопилось, – бормочет он, нервно подергиваясь в кресле и пряча лицо в руках. – В Америке был случай, когда я разболелся как хрен знает что. Простуда добралась до моего горла и превратилась в ларингит. Промоутер повел меня к врачу, это нормальная, стандартная штука, и врач сказал: «О, нет, вы можете выступать». Я начал с ними спорить. Они говорят: «Нет, просто прими эти лекарства, и все будет хорошо». А потом я понял, что промоутер платит врачу. В Германии болезнь опять обострилась, потому что зимой мы спали в холодном сыром автобусе. Пришел врач – ну, как обычно, оплаченный промоутером, и притащил огромную сумку лекарств. Какого дерьма там только не было. Он предложил мне инъекцию стероидов, я отказался. Я не стал ничего принимать, потому что думал, что и так справлюсь. Мы провели саундчек, и я такой: «О, блин, это совсем плохо». У меня вообще голоса не было. Но отменять концерт уже поздно. В общем, я вышел на сцену, и на третьей песне вырубился. Помню, как ударился об пол, и все. – Его лицо искажается в ухмылке. – На самом деле было круто.

Большинство аспектов нарождающегося статуса рок-звезды, похоже, сильно пугает Йорка. Самое частое слово, которое мы от него слышим, – «обречен». Он, конечно, говорит, что не страдает от острого страха перед славой («я просто ее не уважаю, вот и все»), но признается, что дружба с Майклом Стайпом оказалась полезна в том числе и советами по поводу того, как справиться с беспокойством. Впрочем, фронтмен Radiohead не очень охотно говорит об их отношениях.

– Если у тебя нет хотя бы подобия нормальной жизни, ты не сможешь сочинять, – размышляет он, – а если ты не можешь сочинять, то тебя не будет на сцене. Он помог мне справиться со многими вещами, с которыми я справиться не мог. А все остальное – это не дело кого-то еще, и это здорово. В общем, как-то так. Наверное, звучит все так, словно меня затащил в свои сети какой-нибудь евангелист.