Йорк действительно выглядит хрупким, но две стороны основного автора песен Radiohead замечательно проявляются в те моменты, когда его узнаваемый голос переходит от фальцета, достойного мальчика-хориста, к низкому, страдающему рыку. В разговоре он тоже может вдруг «взбрыкнуть» и начать раздраженно спорить.
O’Брайен вспоминает свое первое впечатление о молодом Йорке, когда они двое участвовали в спектакле – первый играл, второй обеспечивал музыкальное сопровождение – в оксфордской школе, где вся группа Radiohead перезнакомилась в подростковом возрасте.
– Был довольно напряженный прогон, – вспоминает O’Брайен, – а Том и еще один парень всю репетицию играли какой-то фри-джаз. Режиссер остановил спектакль и стал кричать в сторону башни, на которой они сидели, – он не понимал, что происходит. А Том крикнул ему в ответ: «Я вообще ни хрена не представляю, что нам надо играть». Вот так он разговаривал с преподавателем.
Том Йорк родился с одним закрытым глазом 7 октября 1968 года и к шести годам пережил пять серьезных операций на парализованном веке. В начальной школе ему пришлось носить на глазу повязку, за что его жестоко осмеивали одноклассники. Он не без горечи отмахивается от предположений, что именно из-за этого у него на душе до сих пор так тяжко.
– О нет, – резко отвечает он. – Я был добрым и милым, и со мной никогда ничего не происходило.
Йорк вспоминает тот момент, когда понял, что, возможно, не так и хорош в драке на кулаках, как ему представлялось.
– На первом курсе колледжа я одно время носил дедушкины шляпу и пальто, – тихо объясняет он. – Они были безупречны, мне нравилось одеваться как старику. Но однажды вечером я вышел погулять и нарвался на каких-то гопников. Они искали, кого бы отметелить, и нашли меня. Они что-то сказали, я повернулся, послал им воздушный поцелуй – и на этом все. Они меня избили до полусмерти. Один бил ногами, у второго была дубина, третий разбил мне лицо. После этого драки мне как-то разонравились.
В Оксфорде, в середине восьмидесятых, когда Radiohead впервые познакомились и начали репетировать как школьная группа, – они называли себя On A Friday. Селуэй был в шестом классе, O’Брайен в пятом, Йорк и Колин Гринвуд в четвертом, а Джонни Гринвуд, пришедший в группу последним, – в третьем[31]
.– Мы до сих пор на самом деле остались в тех же классах, – мрачно говорит Гринвуд-старший. – Когда вы вместе так долго, неизбежно всплывают весьма конфузящие групповые снимки десятилетней давности, когда мы были подростками и пробовали разные прически и прикиды, над которыми сейчас в открытую смеялись бы на улице.
В ту эпоху, конечно, безраздельно властвовали челки («Ты буквально приносил парикмахеру фотографию Моррисси и говорил: сделайте мне вот так»), и, если On A Friday и напоминали The Smiths визуально, то вот с музыкальной точки зрения они себя еще не нашли. Четверо остальных вспоминают, что пленки с ранними композициями Тома Йорка были «шизофреническими».
– На одной песне, Rattlesnake, были только барабанный луп, который Том сам записал дома на магнитофон, довольно хреновые скрэтчи поверх него и вокал типа Принса, – вспоминает Джонни Гринвуд. – На The Chains была виолончель, а это автоматически означало, что песня звучит похоже на Waterboys. What is That You See – настоящее бешенство заводящихся гитар. Услышав ее, я понял, что Том пишет замечательные песни, и именно этим хочу заниматься и я.
Тем не менее амбиции младшего Гринвуда оказались расстроены – группа не слишком горела желанием принимать его в свои ряды. Его называли «не по годам развитым талантом», и он сыграл для своих будущих товарищей по группе на куче инструментов, чтобы впечатлить их. По словам Фила Селуэя, Джонни сидел на сцене «с губной гармошкой, ожидая своего звездного часа» на первом концерте On A Friday в оксфордском «Джерико-Таверн» в 1987 году.