Путь к студии идет по древней Домициевой дороге между оливковыми рощами и спелыми виноградниками: выехав на шоссе, проходящее буквально в нескольких метрах от нашей квартиры в центре Нима, я съезжаю с него через час на проселочную дорогу и добираюсь до студии, ориентируясь на две каменные колонны. «Ла-Фабрик» когда-то, в девятнадцатом веке, была заводом, где для маляров и художников производили красную краску из корня марены. В 1889 году Ван Гог добровольно отправился на лечение в сумасшедший дом в Сен-Реми и написал там десятки картин; возможно, он тоже бывал на этой фабрике.
Так или иначе, его дух оказался бы подходящим идейным вдохновителем для группы: насколько я понял со слов Колина, Radiohead создают свою музыку с маниакальной настойчивостью, в основном – методом проб и ошибок.
Много лет назад Колин поставил мне запись результата недельной работы в оксфордской студии; это был просто набросок, и я искренне недоумевал, как вообще простейшие ритмы и аккорды превращаются в сложные, запоминающиеся и до эксцентричности оригинальные номера, приправленные ярким голосом Тома Йорка (часто перерастающего в кристаллический фальцет), которые превратили Radiohead из коллектива старшеклассников в самую изобретательную группу в мире.
Я паркуюсь, и меня тепло встречает Колин, одетый в темно-синюю футболку, джинсы и белые кроссовки. План такой: начать с завтрака, пока съезжаются остальные музыканты. Я не видел их с тех пор, как они три года назад выступили на большой римской арене в Ниме. Колин тогда сильно нервничал: за ужином в нашей квартире он напомнил нам, что этот концерт стал для них первым после трагедии в Торонто, когда осветительная установка рухнула на сцену, и под ней погиб барабанный техник группы Скотт Джонсон. Концерт в Ниме вышел запоминающимся и закончился показом на экране нескольких фотографий Скотта. За кулисами тогда ощущалось явное чувство облегчения.
Старая фабрика, очень длинное трехэтажное здание с многочисленными застекленными арками, расположена посреди парка площадью в два гектара и знаменита своей разнообразной акустикой: здесь записывались, в частности, Моррисси и Ник Кейв. После кофе с круассанами в уютной столовой Колин устраивает мне экскурсию: от музыкальной библиотеки, в которой хранится самая большая коллекция виниловых пластинок в мире, до гигантского зернохранилища, полного пыльных баночек с фотопленками и коробок с пришедшими в негодность цифровыми магнитными лентами (ранний неверный шаг на пути прогресса).
Сама студия странная: ярко освещенные апартаменты из нескольких комнат, с антикварными коврами, богато украшенными каминами и элегантной мебелью, уставленные деревянными книжными шкафами, – и среди всего этого стоит звукозаписывающая аппаратура, словно подросток из аристократического семейства решил воспользоваться отъездом родителей. На доске черным маркером написаны названия песен – начинается список с Daydreaming, заканчивается Burn the Witch. Отвергнутая песня для саундтрека к «Джеймсу Бонду», Spectre, парит посередине, чуть в стороне. Колин указывает на основную консоль, огромное пространство которой заполнено ручками, кнопками и фейдерами.
– Это Neve 88 R, семьдесят два канала, сделано в Бернли. Стоит около ста тысяч. Пульт аналоговый, как и вот этот катушечный Studer, но мы пользуемся и цифровой аппаратурой. Все для закольцовывания и наложения.
В более старой, сводчатой части помещения пол местами каменный, и на нем вырезан гигантский иероглиф.
– Наверное, римский, – объясняет он, – где раньше ставили жернов.
Здесь тоже повсюду слои и наложения, словно торт «Наполеон», сделанный из эпох и мгновений, и кажется, что это идеально подходит для методов Radiohead. Мы выходим на улицу: окруженные деревьями газоны, большой плавательный бассейн, дворы и амбары, полуразвалившиеся домики и тихо журчащий мельничный ручей. В одном из больших