Радко отважный (СИ)

С нами же… ну, с Гайду, по крайней мере, горожане согласились поговорить. Приняв как парламентера. Договорился в итоге наш предводитель до того, что нам позволили отправить в город нескольких человек — закупиться провизией да заглянуть к сапожнику и башмачнику, чтоб обувь боевым товарищам подлатали.

Что до меня, то я, как уже говорил, не завидовал нашим как бы алхимикам, на повозках едущим. Как и не терзался мечтами о командирской должности. Но вот побывать в городе — такую возможность упустить не мог. Хотя думал, понятно, в первую очередь вовсе не про обувь и провиант.

В общем, охотно вызвался быть в числе этих нескольких человек. И Драган со мной. Возражений ни со стороны Гайду, ни со стороны десятника не последовало.

В лагерь мы вернулись на следующее утро. Успев и местного вина отведать, и снять одну дамочку на двоих. В общем, веселые и полные готовности продолжать поход.

Слободан посмотрел на нас на редкость неодобрительно. Долго смотрел — видно, прицениваясь. Решая, куда лучше нам двинуть: в зубы или под ребра. Или лучше вообще сразу взяться за плеть. Да Гайду доложить.

Но в конце концов вздохнул… и обошелся негромкой упрекающей фразой, в которой (о чудо!) было всего одно неприличное словечко. Да так на том и успокоился.

Ибо поручение его — договориться с мясником о покупке солонины и отнести сапоги двух ребят из нашего десятка на починку — мы все же выполнили. А что задержались в городе, так это даже оправданно в некоторой степени. Ибо никакой умелец не починит сапоги сразу. Особенно если у него заказов много.

* * *

Итак, Златница (все-таки Златница, узнал я от местных жителей) осталась за спиной. Но лично у меня оставила на сердце толику теплых и приятных воспоминаний. Возможно, и у рыжего Драгана тоже.

А потом человеческие поселения стали попадаться все реже. Да и те выглядели все более жалко и убого. Приземистые, крытые соломой хижины, покосившиеся плетни. И немногочисленные, бедно одетые жители, которые при виде толпы вооруженных людей, спешили спрятаться, кто куда. В общем, если бы какой-нибудь художник захотел назвать свою картину «задворки», «глухомань» или «край света», то изобразить на ней ему следовало одно из таких селений.

Это позже до меня дошло, что до настоящего края мы еще не добрались. Не говоря о том, что даже эта глушь бесхозной вовсе не была. Один раз нам попался разъезд кого-то из местных владетелей. Три всадника в дедовских кольчугах.

Проехали всадники мимо, не задерживаясь, не тратя времени на нас. Не замедлились даже. Разве что глянули мельком. Грею себя мыслью, что побоялись связываться.

А спустя еще несколько дней даже редкие селения перестали попадаться на глаза. Как и возделанные поля. Луга еще встречались, но выглядели дикими, заросшими. Видно было, что никакая скотина… по крайней мере, целыми стадами их не объедала и не вытаптывала.

Зато все чаще вокруг нас вдоль дороги высились леса.

Сама дорога тоже менялась. Делалась уже чуть ли не с каждым пройденным днем и все более заросшей. Тракт скукожился до просеки, потом вообще до тропы.

Ополченцы шли и ворчали вполголоса:

— И с кем, скажите на милость, тут воевать? С белками и зайцами?

Ну, то есть я имею в виду некоторых ополченцев. Не себя, любимого. Меня-то как раз устраивало, что путь пролегал через такую тихую безлюдную местность. Свежий воздух, птички поют. Красиво, как на картине. И нет никакой необходимости заряжать арбалет или обнажать саблю.

Ах да, при этом еще и кормят бесплатно.

Двигались мы, как я успел сориентироваться по солнцу, куда-то на восток.

— Ничейные земли, — поделился своим соображением по поводу цели нашего похода Драган, тоже это заметивший, — в ничейные земли Гайду черти несут. Ну и нас заодно.

— Паннония, — вспомнилось мне при этом название, услышанное некогда на уроках в монастырском приюте.

Да, воспитательницы наши, отдадим им должное, на учение и просвещение не скупились. Ведь надеялись, что мы выберем стезю священника. А кто в наше время грамотней и образованней, чем особа духовного звания? То-то! Даже те же алхимики — хоть и много знают, но лишь в своей ограниченной области. Как лягушки о родном болоте.

Другое дело, что ученики-воспитанники тоже разные бывают. Далеко не все из них (нас) прилежны. Да и надеть на себя рясу, посвятив жизнь церкви, из воспитанников приюта хотели немногие.

Взять хотя бы меня. Название-то я запомнил. Но вот по какому случаю оно прозвучало на одном из уроков — запамятовал, увы. Впрочем, до поры.

Тем временем запасы провианта у нас истощились. И господин Гайду, созвав десятников, велел им выведать, кто из ополченцев умеет охотиться. Нашлось таких немало — почти каждый пятый, шестой уж точно. Включая, кстати, рыжего Драгана.

Распоряжением своим Гайду освободил их всех от несения ночных вахт. Зато время от времени, объявив привал, отправлял их в ближайший лес. Птиц настрелять, оленя-другого добыть. Или, чем черт не шутит, даже кабана.