Радко отважный (СИ)

Еще в тот момент мне вспомнилось, по какому случаю монахиня-учительница из приюта упомянула страну Паннония. А толковала она про Паннонию, как про некое гиблое место как раз к востоку от Данувии. Гиблое место, где нечего делать нормальному человеку. Зато чудищам всяким обитать — в самый раз.

Потому не стоило удивляться, что слова наставницы я благополучно запамятовал. В том возрасте рассказ про Паннонию мне показался очередным пугалом, к каким любят прибегать взрослые, чтобы чада их больше слушались. «Не ходите дети вы туда гулять».

Считаю, что если вы в детские годы принимали всерьез все предостережения взрослых, значит, вы не были мальчишкой. Однако теперь, став старше (а главное, стоя лицом к лицу с клыкастой тварью посреди злополучной Паннонии) я о том своем пренебрежении даже успел пожалеть.

Но не до жалости было. Спасаться следовало. А заодно предупредить лагерь.

Я решительным жестом оттолкнул тварь, притворявшуюся женщиной. Точнее, попытался оттолкнуть. Но рука моя как будто уперлась в стену. Хищница даже не шелохнулась.

Зато уставилась на меня своими зенками, теперь поблескивающими красным как адское пламя. И я почувствовал неожиданную слабость, какую-то тяжесть в конечностях. Захотелось прямо на землю сползти и уснуть. Даже не пытаясь сопротивляться.

Поняв, что дело дрянь, я только и смог, что набрать в грудь воздуха и проорать из последних сил: «Помогите!» Да попытаться втянуть голову в плечи, как можно больше затрудняя хищнице попытку добраться до моей шеи.

Прошла целая вечность (хотя для остального мира наверняка лишь пара мгновений), прежде чем в воздухе пролетел арбалетный болт. И вонзился твари в лицо. Прямо в щеку.

Мой напарник по дежурству подоспел, не иначе. И я почти представил, как принявшая обличье красотки болотная хищница, окровавленная, падает замертво.

Но увы, действительность подчиняться моему воображению не спешила. Тварь лишь повернулась в ту сторону, откуда прилетел болт. Лицо ее при этом исказилось от злобы, напрочь утратив человеческие черты. Сделавшись просто мордой.

Несмотря на такую удивительную живучесть злодейки, польза от выстрела второго из часовых все же была. Тварь отвлеклась от меня. Что дало мне возможность дотянуться до кинжала. И со злорадным предвкушением вонзить хищнице в оголенный живот.

Кожа ее твердостью и прочностью стены, как оказалось, не обладала. Была просто кожей, которая разошлась под давлением острого железа. Однако и тогда тварь не умерла. Но лишь заверещала до того кошмарным голосом, что я вмиг выпустил рукоять кинжала. И поспешил обеими руками уши зажать. Нет, еще и голову обхватить.

О, что это был за вопль! Точно не человеческий, и даже не звериный. Казалось, он вообще не принадлежал миру живых. То был, наверное, крик души, не нашедшей посмертного покоя. А может, даже для неприкаянной души такое адское верещание было чересчур.

Не прекращая вопить, тварь одним взмахом руки отшвырнула меня от себя, повергая на землю. Ну и силища! Затем распахнула полы плаща… оказавшегося кожистыми крыльями. Точь-в-точь как у летучей мыши, только огромными.

Захлопав крыльями, хищница, которую уже трудно было спутать с человеческой женщиной, воспарила под ночное небо. Но лагерь был уже разбужен. Ополченцы один за другим взводили и поднимали арбалеты. Посылая в гнусную крылатую тварь болт за болтом. Грозя рано или поздно даже эту живучую бестию спровадить к дьяволу на сковороду.

Так думал я. Или, если угодно, надеялся. Однако, поднявшись и отряхнувшись, я понял, что успеха эти упражнения в стрельбе не приносят. Большинство выстрелов вообще не достигли цели. Но даже те из болтов, что долетали до твари, вреда ей, казалось, не причиняли. Прямо на моих глазах один из стрелков попал хищнице в крыло. Так она даже не замедлилась.

Зато поняв, что опасности по большому счету нет, вошла в раж. И принялась кружить по лагерю, то и дело пикируя на приглянувшихся бойцов.

Вот, пролетев совсем низко, на лету чиркнула по горлу ополченцу, стоявшему всего в паре шагов от меня. Рукой. Точнее, лапой, на которой, как я успел разглядеть, в то мгновение отрасли когти, длиной каждый чуть ли не с палец. И бедняга боец рухнул на землю, захлебываясь кровью.

— Пли! Стреляйте! Стреляйте! — кричал кто-то на весь лагерь. Как будто бойцы сами не знали, что делать.

Я сам, вспомнив про арбалет, разрядил его, стрельнув навстречу твари, как раз устремившейся ко мне. В ногу попал. Однако добился лишь того, что тварь резко развернулась, метнувшись в другую сторону.

Вот, снова на бреющем полете, хищница приблизилась к еще одному гайдуку. Тот встретил ее ударом сабли. Рубанул… но заставил лишь отпрянуть.

Подхватив на лету другого ополченца, стоявшего рядом, тварь взлетела. Да швырнула испуганно орущего беднягу прямо на двух его товарищей.

— Стреляйте! Да стреляйте же, черти вас подери!

Оглянувшись, я понял, кто так бесновался. Сам Шандор Гайду, вылезший из командирского шатра без кафтана. И даже без рубашки. В одних рейтузах; добро, хоть в сапогах.