Радость и страх. Рассказы

Всем кажется, что большинству этих выходцев из сказочных довоенных лет уже нет места в жизни. Их даже не жалко, просто они свое отжили. Да и вообще у всех сейчас столько новых важных дел, где там еще уделять внимание неуживчивым и недалеким вдовам.

89

Как-то днем весной 1924 года, когда Табита надевает шляпу, чтобы отправиться к Джону на еженедельное чаепитие, он звонит ей по телефону: Сегодня лучше не приходи, а то рискуешь столкнуться с папой, он собирается нас посетить.

- Почему я не должна встречаться с твоим отцом?

- Если ты не против, пожалуйста. Будем рады.

- Ты сам пригласил его в Эрсли?

- Боже сохрани. Он, по-моему, ищет работу. Я просто хотел избавить тебя от лишних волнений.

- Значит, мне не приходить до будущей недели?

- Да приходи когда хочешь, мама. Только завтра нас не будет дома, а в среду...

- Да, до будущей недели. Я не хочу нарушать ваши планы. - И она снимает шляпу, смутно чувствуя, что ко всем обидам, которые нанесли ей Кит и Джон, прибавилась еще одна.

О Бонсере она и не вспомнила, пока не поставила чайник. А тогда равнодушно подумала: «Негодяй, наверняка стал бы клянчить денег. Хорошо, что Джон меня предупредил».

А через несколько минут раздается стук в дверь, и едва она открыла и выглянула на темную площадку, как чувствует, что ее целуют. - Пупси, привет.

От изумления Табита онемела. Но Бонсер, отстранив ее, уже прошел в переднюю и стоит, глядя на нее с широкой улыбкой и отдуваясь после крутой лестницы. Табита видит его - погрузнел, погрубел, лицо кирпично-красное, под глазами мешки, - и первая ее мысль: «Вот теперь он и выглядит таким, какой есть - вульгарный хам».

- Ты что. Пупс? Я тебя испугал? А хороша-то, хороша как картинка.

Табита не отвечает. Она думает: «Этого еще не хватало». Она предпочла бы спокойно попить чаю наедине со своими обидами.

Улыбка Бонсера погасла. - Так, так, мне не рады. Понятно, не бойся, сейчас уйду. Вот только отдышусь немножко. Сердце, понимаешь, пошаливает, это меня военная служба подкузьмила.

- Чаю хочешь?

- Чаю? Гм... Ну что ж, за неимением лучшего... - Он входит в гостиную и плюхается в кресло Табиты. - Приятное у тебя тут-гнездышко. Ну, да ты из любой передряги выходишь целехонька, не то что некоторые. Джим небось припрятал малую толику в таком месте, что никакие кредиторы не найдут. Да уж, Пупс, здорово вы меня облапошили, ты и твой Джонни.

- Каким же это образом?

- А таким, что отговорили меня продавать. Ни словом не намекнули, что вашим акциям грош цена. Небось вдвоем заработали на этом дельце полмиллиона.

- Мы почти все потеряли.

- Рассказывай. Ну да ладно, тебя я не виню. Кого я виню, так это твоего сыночка, а он меня, можно сказать, за порог выставил. Забыл, видно, что всем мне обязан. Кто, как не я, настоял на том, чтобы он получил оксфордское образование? Да, я сделал из него джентльмена, а он только что не обозвал меня мошенником. И к тому же болван - своей пользы не понимает. Я бы мог нажить для него состояние, очень просто.

Табита приносит чай, наливает ему. Он подносит чашку к губам и говорит со вздохом: - И как это у тебя нет бренди, оно в каждой домашней аптечке должно быть. А мои дела, Пупс, хуже некуда, сижу на мели. - И начинает плакаться. Послушать его, так все его обманули - не только Табита и Джим Голлан, но и его деловые партнеры, и особенно мисс Молли Минтер - обещала выйти замуж и драгоценностей приняла в подарок на десять тысяч, а потом до свидания - вильнула хвостом и вышла за какого-то актеришку, который и держаться-то не умеет как джентльмен.

- Ведь у тебя, кажется, и раньше была жена?

Но жена Бонсера, как выясняется, все-таки женой не была. - Это был шотландский брак, а шотландский брак, оказывается, действителен, только если и он и она шотландцы или если совершен в Шотландии [12]. Впрочем, оно и к лучшему: эта женщина годами меня морочила, без конца тянула деньги на хозяйство. Если б не это, я бы, может, и женился на ней честь по чести. А потом бросила меня в Канаде. Решила, что больше взять с меня нечего. Но тут она просчиталась. Я еще до войны был без пяти минут миллионером. И опять мог бы стать, если б имел для начала хоть какой-то капитал. Больше мне ничего не надо.

Табита молчит. Поглядывает на заштопанные брюки, на залатанные ботинки и думает: «Он и правда беден». Но это не вызывает у нее никаких чувств. Чувства ее давно переплавились в гнев на весь мир, включая и этого человека, этого незваного гостя.

- Я не шучу, Пупси. Я и щенку твоему, и тебе говорю: здесь у вас денег куры не клюют, сами в руки просятся. Вот на Лондонском шоссе пивная продается за восемьсот фунтов. Восемьсот фунтов, прямо у перекрестка. Но тебя это не интересует.

- У меня нет лишних денег.

- У тебя только в этой комнате вещей на двести фунтов, а больше нам ничего и не нужно, Пупси. Дай мне сотню, и я тебя сделаю богатой женщиной. По правде-то сказать, это даже твоя обязанность. Ты меня, черт подери, два раза по миру пустила, исковеркала всю мою жизнь. Ну, да я не жалуюсь, знаю свое слабое место, женщины из меня всегда веревки вили. Я о твоем же благе радею.