Радость моя, громкоголосая

— Так, Софья Михайловна, мы ведь всё сами делаем. И не только пирожные на противни раскладываем, а ещё мешки с мукой, сахаром таскаем, коробки с маслом, орехами, да мало ли у нас тяжёлой работы!

— А грузчики? — Софья аж растерялась. — Вот никак не думала, что хозяйка кондитерской так вас эксплуатирует!

Женщина рассмеялась: — да мы привычные, Софья Михайловна! Грузчику-то платить надо. А так мы эти деньги между собой поделили. Да вы не расстраивайтесь больно-то. Хозяйка нам сколько раз предлагала мужика какого-нить нанять, а мы, повара то есть, отказываемся. Зато знаете, какие мы сильные! Нам никакие поединки не страшны! — она снова засмеялась и сунула в рот целую конфету.

* * *

Вечером, уложив детей, Софья пришла в гостиную к мужу, который с увлечением смотрел какой-то футбол, временами огорчённо вздыхая и кривясь.

Она села рядом с ним на диван и задумчиво сказала: — я часто слышу, как волки называют меня Матерью Стаи. Иногда в шутку, иногда всерьёз… Но я плохая мать, Айк. Сегодня мне хотелось отговорить Дарью от поединка с Норой, но не получилось. Она лишь пообещала не убивать её. Но Айк, — она вскинула на мужа расстроенный взгляд, — что значит — не убивать? А если девчонка будет искалечена? Ведь она молодая, красивая! Глупая, самонадеянная, да. Но не убивать же её за это?

Муж отвернулся от телевизора, привлёк её за плечи к себе, потёрся щекой о её макушку: — ты ничего с этим не сделаешь, Соня. Наша вторая ипостась… как бы тебе это объяснить…

Она резко отстранилась, гневно сказала: — не надо мне ничего объяснять, Айк, знаю я всё! Всю жизнь вы, в угоду своим зверям, убиваете друг друга! Кажется, вас это даже радует!

Он тяжело вздохнул, не желая спорить и ссориться и снова молча обнял жену. Она затихла на его груди, с горечью осознавая своё бессилие.

— Айк, я попросила Карена выслать завтра к старой заимке “Скорую”. И травматолога просила отправить.

— Это правильно, Соня. Это хорошо.

* * *

Этим утром я рано пришёл на службу. Проходя к себе, мимо кабинета начальника, увидел у него приотворённую дверь. Чуть помешкав, стукнул костяшками пальцев и вошёл, не дожидаясь приглашения. Майор сидел, облокотившись на стол и обхватив руками голову. Я кашлянул, привлекая внимание. Он поднял на меня покрасневшие глаза:

— это ты, Олег. Садись, чего встал.

Я сел, осторожно спросил: — я думал вы будете с женой…

— Дарья не разрешила мне с ней идти.

— А…как там дела-то, не знаете?

Он поморщился: — не знаю. У Дарьи телефон не отвечает. — Вздохнул: — что уж там, виноват я, конечно. Да ведь и не было ничего, Олег!

Я понимающе усмехнулся: — это нам “не было”, а женщины всё по-другому воспринимают, по своей знаю. У мужиков ведь как: пока не переспал — и измены нет. А у них взгляды, улыбки… Это я уж после понял, когда Софья как-то, между делом, мне мозги вправляла. Получилось, как всё у неё: прямолинейно и резко. Но я проникся и опять у жены прощения просил. Вот так-то, Пал Иваныч.

На столе начальника зазвонил телефон, и он шустро схватил трубку. Его голос дрогнул, когда он ответил. Я пересел поближе, напряжённо прислушиваясь к голосу Карена:

— Ну что, Павел Иванович, привёз Герман обеих женщин и прямо в хирургию. Одну сразу на стол, а вторую — в перевязочную.

— А…которую…на стол?? — майор, бледный, с выступившим на лбу пОтом, сжал в ладони карандаш. Тот хрупнул, ломаясь.

— Младшую на стол. А твою утащили в перевязочную, царапины зелёнкой мазать, — Карен хохотнул, а Пал Иваныч осел на стуле, на секунду облегчённо прикрыл глаза:

— как они обе??

— Да что там говорить! — я как будто воочию увидел, как огорчённо скривилось лицо нашего главврача и, по совместительству, одного из двух хирургов: — ну ладно мужики. Волки, дикие звери… Что с них возьмёшь! Но женщины! Ну волчицы, ладно, но ведь матери же! Я не понимаю, как может женщина с такой свирепостью калечить другую!

Я сочувствовал Карену. Нам крупно повезло, он был настоящий врач. Гуманист, умный, образованный, всего себя отдающий делу борьбы за жизнь своих пациентов. Он лечил всех, кто пострадал в поединках, при этом нещадно ругая их, проклиная их волчью суть и жажду крови. Он был ярым сторонником запрета этих схваток, часто выступал в школах, где бегал по классу перед замершими щенками и, потрясая кулаками над головой, обличал тех, кто уподобляясь диким родственникам, пускал в ход зубы и когти, доказывая свою правоту. Он и от вожака требовал поддержки, на что Айк благодушно ухмылялся и напоминал Карену о его собственной волчьей шкуре.

Пока я размышлял о нелёгкой жизни Карена, майор Пасечник положил трубку и хмуро сказал: — ну вот, Дарья своего добилась, искалечила девку.

Я похолодел, вопросительно глядя на него.

— Карен сказал, что у девчонки повреждён левый глаз и левая половина лица…, - он сглотнул тугой комок и отвернулся.

— А Дарья Семёновна…?

— Дашка, вроде, легко отделалась. Покусана, конечно, шерсти клок на боку выдран, но никаких серьёзных повреждений, Карен сказал. А вот Нора, он боится, без глаза останется. Он говорит, прямо видно, как Дарья лапой с выпущенными когтями девчонке по щеке рванула.