Радость моя, громкоголосая

— Здравствуйте! Ведь вы Прохор Селивёрстов? Извините, не знаем вашего отчества… — Аллочка решительно выступила вперёд. Софья тоже поздоровалась, внимательно разглядывая старика.

— Ну, Прохор я, а вам какое дело? Пошто вам моё отчество потребовалось?

— Мы с просьбой к вам. Помогите, пожалуйста! — Аллочка умоляюще смотрела на него. Он усмехнулся:

— эдакая красавица, да с просьбой! Стар я, молодка, а то бы…исполнил просьбу-то твою! — он обидно захохотал.

Аллочка вспыхнула, прикусила нижнюю губу. Софья предупреждающе взяла её за руку, шепнула: — молчи, терпи.

Та глубоко вздохнула, подошла поближе к высокому крыльцу, на котором так и стоял Прохор, насмешливо её разглядывая.

— Мужа прошу вылечить. Нам сказали, что вы лесоруба из Малой Ветлуги на ноги поставили, а у него был повреждён позвоночник. Муж у меня… к инвалидной коляске прикован. Его год назад ранили, с тех пор он… — она заплакала. — Я его очень люблю, правда! У нас дети маленькие…, а Олег вот теперь инвалид…

— Откуда вы, бабоньки? Не из Малой Ветлуги, вижу. По городскому одеты. Из Демидова, што ль?

Женщины потупились. Аллочка вытерла слёзы, неохотно ответила: — из Междуреченска.

— Волчицы!! — старик отшатнулся, вскинул карабин. Подруги замерли. Софья спокойно сказала:

— нет, мы не волчицы, но наши мужья — волки.

— Убирайтесь!! — ствол карабина смотрел ей в грудь. — Я не буду править волку спину, пусть сдохнет, туда ему и дорога! Видать, на охотника кинулся, вот и получил пулю! Жаль, мужик его, раненого, не пристрелил!

— Да как вы можете так говорить!! — вспыхнув, Аллочка взлетела на крыльцо, но в грудь ей упёрлось дуло, и она остановилась. — Олега бандит ранил! Мой муж — СОБРовец, они преступников задерживали, которые из колонии убежали и целую семью егеря убили! А вы помочь не хотите! Он жизнью ради людей был готов пожертвовать, а вы…!!

— Не буду! — Прохор с отвращением сплюнул с крыльца на землю. — Пусть хоть весь ваш Междуреченск перестреляют, мне не жалко! А вы… девки человеческие… неужто парней вам не было? За зверей замуж пошли! Тьфу на вас! — он резко повернулся и захлопнул за собой дверь.

Аллочка рыдала в голос. Софья подозрительно моргала и оглядывалась, опасаясь, что волки не выдержат и выйдут на поляну. Тогда не избежать кровопролития, а их планы рухнут. Она лихорадочно перебирала в уме, что ещё можно предпринять, чтобы убедить упрямого старика попробовать вылечить Олега.

Плачущая Аллочка сбежала с опустевшего крыльца и, повернувшись лицом к окнам, медленно опустилась на колени. Слёзы градом катились по побледневшему лицу, но она не вытирала их, упрямо глядя перед собой. Помедлив секунду, Софья встала на колени рядом с подругой, с иронией думая о том, что в этой ситуации есть лишь один положительный момент — отсутствие рядом Айка. Вожак не потерпел бы унижения подруги даже ценой своей жизни.

Краем глаза она заметила мелькнувшую в окне тень, но дверь оставалась закрытой. Прерывисто вздохнув, Аллочка горько сказала: — не знаю, как ты, Сонька, а я буду стоять на коленях до тех пор, пока он не согласится.

— Или пока сознание не потеряешь, — шепнула Софья. И добавила: — я с тобой, Алка, ты же знаешь.

* * *

Солнце палило немилосердно. Уже два часа они стояли на коленях перед избушкой Прохора Селивёрстова, и Софья гадала, сколько ещё они смогут выдержать.

В дальнем конце поляны шевельнулись кусты. Она поняла, что волки наблюдают за ними и с трудом сдерживаются, чтобы не обнаружить себя. Женщина медленно повела головой из стороны в сторону, надеясь, что те поймут её запрет.

Тихо открылась дверь. Старик, без карабина, вышел на крыльцо, хмуро сказал: — вы меня переупрямили, чёртовы бабы. Ладно, заходите в избу, поговорим. Покачнувшись, Аллочка упала вперёд, лицом вниз. Следом, обмякнув, неловко осела на землю потерявшая сознание Софья.

* * *

— Хватит перед зеркалом вертеться, садись чай пить, — насмешливо окликнул Аллочку старик.

— Сейчас, — вздохнула та, в последний раз мазнув глубокую ссадину на лбу самодельным маслом из зверобоя, — шрам, наверно, останется… — она отвернулась от осколка зеркала, повешенного в деревянной рамке на стену.

— А нечего было мордой в землю тыкаться, — насупился хозяин. — Я вас не приглашал, шли бы себе в свой Междуреченск. Ваши волки, наверно, всю ночь на луну выли, тосковали без своих… — Он проглотил неприличное слово.

— Да будет вам, Прохор Евсеич, — Софья погасила зарождавшуюся перепалку. — И ты, Алла, садись уже, а то я весь мёд съем, не буду тебя ждать. — И, повернувшись к старику: — это надо же, какой душистый! У вас ульи есть, что ли? — Она зачерпнула из грубой глиняной миски ложку янтарного, тягучего, пахнущего весенними цветами мёда, полила им пресную лепёшку и с удовольствием откусила большой кусок. Прохор закрыл краник большого, медного, начищенного до сияющего блеска, старого и местами помятого самовара и подвинул ей чашку с чаем.

— Какие ульи, девка! В тайге-то! На радость медведям, что ли? Это всё дикие пчёлки, труженицы, меня снабжают. Беру понемножку, чтобы и им не в убыток, и мне чайку с медком иногда попить.