Радость моя, громкоголосая

Аллочка едва заметно улыбнулась, представив надменное выражение лица Айка и холодный взгляд.

— Скоро весна, у Пола экзамены, а я ни о чём думать не могу, — пожаловалась она, — все мысли об Олежке. Как-то он там? Скучает, наверно. — Софья вздохнула, грустно улыбнулась:

— весна…, а там и июнь наступит. У нас с Айком тоже все разговоры о нём.

* * *

Зима выдалась суровая, снежная. Порой дедову избушку заметало чуть не до крыши. Ночами, под порывами ветра, сосны скрипели и потрескивали, шумно стряхивая тяжёлые снеговые шапки с высоченных вершин. Мои дикие сородичи вплотную подходили к стенам: утром Прохор усмехался, разглядывая следы волчьих лап у крыльца.

Чуть ли не каждый день он уходил на коротких охотничьих лыжах в тайгу. Возвращался с тушкой зайца, глухаря или молодого кабана. Я уже не пожирал сырое мясо с такой жадностью, как когда-то. Ел аккуратно, обязательно оставлял половину добычи Прохору. Он улыбался в бороду, глядя на меня.

Я чувствовал, как силы возвращаются ко мне. Снова налились мышцы на руках и груди. Прохор велел отжиматься, качать пресс; из двух здоровущих пней соорудил что-то вроде штанги. Первое время я не мог оторвать её от пола, но потом справился и с ней. Да, налицо были улучшения моего общего состояния, но вот ноги… Я снова упал духом. Ноги оставались безжизненными, вялыми, с дряблыми мышцами. Прохор недовольно ворчал и требовал, чтобы я продолжал физические упражнения. По-прежнему продолжались банные экзекуции, и не счесть сосновых палочек, изгрызенных мной.

Однажды тёмным январским вечером мы с дедом, при свете керосиновой лампы, подшивали валенки. Прохор подшивал те, в которых ходил постоянно, а мне поручил проделать то же самое на старых, в качестве учёбы. Отказаться было неудобно, поэтому я неловко орудовал крючком, пытаясь подцепить дратву и протащить её через дырку, проделанную шилом. Старик поглядывал на мои мучения, но ничего не говорил, хмыкал насмешливо и продолжал работать. Тонкое и острое шило так и мелькало в его руках. И вдруг, совершенно неожиданно, он ткнул этим шилом мне в бедро! Я взвился на лавке и возмущённо вскрикнул: — ты что, Прохор?! — на штанине выступила капелька крови, я потёр уколотое место и уже спокойно спросил: — что это на тебя нашло, дед? Поиграть решил?

— Дурак! Тьфу на тебя! — он скривился, с презрением глядя на меня. — Ну??

И тут меня осенило! Я же почувствовал боль от укола шилом! Почувствовал! Это значит, что к моим ногам возвращается чувствительность! Ещё не веря, не смея надеяться, я посмотрел на Прохора. Тот поморщился: — ну что? Дошло до тебя, наконец?

— Прохор Евсеич, да ты… ты волшебник! Но неужели… у тебя получилось то, что не смогли сделать самые лучшие специалисты?!

— Хм, — старик довольно огладил бороду, ухмыльнулся: — они всё по науке, по-учёному, а мы по старинке. Раньше-то лекари не больно баловали нас своим вниманием, а охотники да лесорубы… тяжёлая у них жизнь, что раньше, что сейчас. Кого медведь помял, кого росомаха подрала, а кто под срубленное дерево попал. Всяко бывало, парень. Который раз принесут мужика к знахарю, на нём места живого нет, вроде и не дышит уже. А на улице, перед избой, баба с малыми ребятишками слезьми уливаются, бога молят их пожалеть, кормильца не погубить. Вот знахарь и выдумывает всякое: то мази какие, то припарки… Кости в лубки кладёт, суставы вправляет, а то и вовсе мужика, как баба рубаху, иголкой зашивает. Травы опять же, коренья да плоды. Тайга-матушка и вылечит, и накормит, и пожалеет. Так-то, Олег.

* * *

Моя Радость сказала бы, что я ненормальный. Я и сам так подумал, когда с радостным лихорадочным возбуждением ждал утра следующего дня. Ночью я, время от времени, щипал себя то за бедро, то за голень: ошибки не было и мне ничего не показалось. Чувствительность возвращалась к моим конечностям! В нетерпении я сел на постели и попытался вскочить с неё. И… с грохотом рухнул на пол! Встать на ноги не получилось. На печи Прохор недовольно пробурчал: — экий ты беспокойный, Олег. Ночь на дворе, а тебе неймётся. — И уже с ехидством, добавил: — спешка нужна только при ловле блох.

Пристыженный, я подтянулся на руках и плюхнулся на кровать. Но в эту ночь я всё равно больше не мог уснуть.

Глава 29

— Сонька, я боюсь! — Аллочка нервно стиснула руки, жалобно глядя на подругу. Они сидели на одеяле у костра, в отдалении от мужчин, сидящих кружком на траве и что-то бурно обсуждающих. Софья отвела задумчивый взгляд от своего мужа. Айк не участвовал в разговоре, внимательно слушал спорщиков, временами хмыкал, едва заметно хмурил брови. Почувствовав её взгляд, повернул голову, уголки рта дрогнули в улыбке. Она вздохнула и, в который уж раз, терпеливо ответила:

— Не накручивай себя, Алка. Давай будем надеяться на лучшее. Тебе осталось потерпеть совсем немного, завтра ты увидишь Олега.

— Знаешь, Сонь, я уже настроилась, что Прохор ничего сделать не смог. Ну, будем жить так, что уж теперь… Я же Олежку всё равно люблю. Он для меня самый лучший. И он меня любит, я знаю. Детей будем растить…