Радость навеки и ее рыночная цена

Я не имею, конечно, времени, чтобы подробно обрисовать вам характер и свойства такого рода правительства, и хотел только обратить ваше внимание на ту бесспорную истину, что признание дисциплины и вмешательства лежит в самом корне человеческого прогресса и власти и что принцип невмешательства или предоставления человека собственным силам во всех сферах человеческой деятельности есть принцип смерти; что гибель грозит ему, гибель бесспорная и окончательная, если он предоставляет на произвол собственных сил свою страну, своих собратий, свою собственную душу; что вся жизнь человека – если это здоровая жизнь – должна быть посвящена тому, чтоб постоянно пахать и очищать, порицать и помогать, управлять и карать, и что только в признании великого какого-нибудь принципа принуждения и вмешательства в национальную деятельность он и может надеяться обрести тайну защиты от национального бесчестия. Я нахожу, что народ имеет право требовать образования от правительства, но лишь поскольку он признает себя обязанным повиноваться этому правительству. Я думаю, что он имеет право требовать работы от своих правителей, но лишь поскольку он признает за последними право руководить и дисциплинировать его работу и лишь поскольку массы предоставляют людям, признанным за правителей, отцовский авторитет, удерживающий ребячество национальной фантазии и направляющий своенравие национальной энергии, постольку они и имеют право требовать, чтоб ни одно из народных бедствий не оставалось без помощи, ни одно из злополучий – неисправленным, чтоб при каждом горе, при каждой погибели видна была протянутая рука помощи и приподнятый ограждающий щит отца[3].

Я остановился на этом вопросе дольше, чем следует для предмета наших исследований, потому что, заговорив с вами в первый раз о политической экономии, я должен был ясно установить, что считаю главным, основным ее принципом; к тому же мне не хотелось, чтобы мы разом разошлись, когда, устанавливая должную экономию в искусстве, я стану советовать то, что может показаться вам слишком большим вмешательством или стеснением свободы художника и его патрона. Мы, при всем нашем благоразумии, склонны отчасти действовать под влиянием первого импульса даже в делах чисто коммерческих, а тем более в тех, где фантазия играет главную роль. Ваше дело решить, поскольку предлагаемые мною системы или стеснения уместны, я же попрошу вас не отвергать их только в силу того, что они – системы, налагающие известные стеснения. Помните ли вы интересное место у Карлейля, в котором он сравнивает существующую в настоящее время у нас, в Англии, подразумеваемую денежную цену человека и лошади, причем удивляется, что лошадь, животное с менее развитыми мозгами и с неуклюжими копытами вместо рук, стоит на рынке всегда известное количество рублей или десятков рублей, тогда как человек не только не имеет на рынке определенной цены, но часто даже оказывает услугу обществу, стерев себя с лица земли. Карлейль не дает на этот вопрос ответа, потому что предполагает, что мы сразу поймем причину этого различия. Ценность лошади зависит от того, что вы можете всегда накинуть на нее узду. Ценность человека состоит в том же самом. Если его можно взнуздать или, что еще лучше, если он сам может обуздывать себя, то будет ценным созданием. В противном же случае, с известной промышленной точки зрения, он не имеет никакой цены или цену чисто случайную. Только, конечно, узда, пригодная для человека, не ременная; а из чего она состоит, мы можем узнать из следующих слов псалмопевца: «Не будьте как конь, как лошак неосмысленный, которых челюсти нужно обуздывать уздою и удилами» (Пс. 31, 9). «И вам нужны поводья, но совсем другого рода». «И буду руководить тебя, Око Мое над тобою». Итак, руководящими поводьями для человека служит Око Божье; но если он отвергает это руководство, то наилучшими уздами для него являются пригодные и для лошадей и для неосмысленных лошаков, а если он не признает и последних и закусывает удила, то захлебнется в «крови, текущей из точила гнева Божия даже до узд конских» (Ап. 14, 20).