Для Мэри было очень существенно почувствовать имевшуюся у нее телесную проблему, равно как и то, каким образом она была обусловлена ее детскими переживаниями. В процессе терапии я неизменно обращал внимание своей пациентки на расщепленность ее тела и на необходимость интеграции его разобщенных сегментов. Это достигалось тем, что волну возбуждения, связанную с дыханием, мы заставляли энергично прокатываться через все тело. Дыхание в запрокинутом положении на табурете способствует именно такому перемещению дыхательной волны. Во время одного из сеансов, лежа в указанной позе и старательно дыша, она начала плакать и произнесла: «О Боже, я не могу вынести эту трещину между верхней и нижней половинами тела. У меня такое чувство, словно меня пытают на дыбе». Мэри действительно подвергали психологическим пыткам, и в доме ее детства тело девочки было сломано эмоциональными конфликтами, которые порождались сексуальным интересом к ней со стороны отца, а также материнской ревностью и враждебностью по отношению к дочери. В то же самое время Мэри не могла протестовать против того, что с нею происходило, потому что ее родители были слепы по отношению к собственному поведению. С моей помощью и поддержкой Мэри стала вопить: «Вы мучите и пытаете меня, а я не в силах этого вынести!» Но после этого добавила: «У меня такое чувство, словно я не могу вырваться!» Вслед за этими словами она буквально рухнула на пол и разразилась горестными рыданиями.
Позднее она дополнила: «Мать все время стояла за моей спиной, немедленно атакуя всякий раз, когда я пыталась стать свободной или проявить любое сексуальное чувство. С самых малых лет она превратила меня в свою маленькую ловкую служанку и была этим весьма довольна. Но зато впоследствии, в школе я была ужасно неуклюжей. Думаю, что-то со мною было не в порядке. Я испытывала чувство вины за свой гнев по ее адресу». Но Мэри испытывала подобное же ощущение вины и в связи со своими сексуальными чувствами. Во время того же самого сеанса она жаловалась на мучительную боль в области таза. При этом Мэри ощущала нежелание поглубже погрузиться в это чувство. Затем, в процессе обсуждения ее страха перед необходимостью более глубоко почувствовать свой таз она сказала: «О Боже, я чувствую, меня сдерживает боязнь психической болезни у отца. Он сошел бы с ума, позволь я своим сексуальным чувствам выйти наружу». В этот момент она начала горько плакать, после чего добавила: «Ощущение такое, словно вся энергия моего отца поступает в мой таз. Его взгляд был всегда направлен в сторону моего таза. Это было безумие — пытка — нечто невыносимое. Я и прежде знала о его порочности, но сейчас ощущаю это напрямую, непосредственно. Однако, поскольку никто этого факта не подтверждал, получалось так, что именно я плохая и я во всем виновата. Я отсекала все сексуальные чувства, расположенные у меня в тазе, и стала настоящим "ангелочком", эдакой хорошей девочкой-католичкой. Когда у меня появлялись какие-либо сексуальные чувства или я проявляла самое минимальное сексуальное возбуждение, то чувствовала себя порочной и даже извращенной.
Это весьма печально. Но, — продолжала она, — сейчас у меня наконец возникли хорошие телесные ощущения и, хотя я чувствую себя более сексуальной, чем прежде, мое поведение с мужчинами стало менее кокетливым и манящим». Достигнутое улучшение явилось результатом облегчения напряжений в ее теле, явившегося, в свою очередь, следствием упражнений в плаче, воплях, нанесении пинков и ударов руками, которые давали волне возбуждения распространяться более свободно. Мэри, кроме того, регулярно выполняла биоэнергетические упражнения дома, что еще больше укрепляло ее тело. В результате большой телесной работы и сопутствующего выражения чувств ее страх в очень значительной степени пошел на убыль.
Во время одного из сеансов, когда Мэри лежала поверх биоэнергетического табурета и занималась дыханием, я на минуту вышел из комнаты. Вернувшись, я застал ее в состоянии паники. Она выкрикивала: «Не оставляйте меня с нею». Когда я спросил, чего она так испугалась, пациентка сказала: «Я чувствую, она готова вырвать мне вагину». И мне, и самой Мэри было ясно, с чем именно велась ее борьба. Ощущая ненависть со стороны матери, Мэри в поисках любви обратилась к отцу, однако в его ответном чувстве было нечто порочное, возбуждавшее и пугавшее девочку и одновременно делающее ее более уязвимой для ревности и ярости со стороны матери. Двое родителей в самом буквальном смысле рвали ее надвое, поскольку каждый из них требовал от нее совершенно иной эмоциональной модели поведения. Мать добивалась от подрастающей дочери асексуальных и сугубо невинных проявлений, в то время как отец с энтузиазмом откликался на ее сексуальность.