Радуга

Не знали добрые католики, куда глаза девать, смеяться или сердиться, кричать благим матом или подпевать. Так что одни садились в телеги, другие пешком улепетывали домой. Ведь не приведи господи! Может ли быть Содом и Гоморра пострашнее, когда безбожник да пьяница вместе с сопляками среди бела дня над ксендзом потешались?..

Аллилуйя! Ералаш!
Женится викарий наш!
На болото, бабы, бегите,
Лягушек в подружки зовите!

На трясину, братцы, бегите,

Аистов в дружки зовите!
Свахой выберем свою
Черную как ночь свинью! —

горланили юные Кратулисы наперегонки да так, что весь городок звенел.

Хозяйка настоятеля Антосе в страшном возмущении послала батрака Адольфаса звать на помощь полицию, однако... Мешкяле гостил в Пашвяндре, Микас и Фрикас уехали на побывку к родителям, а Гужас успел спрятаться за печкой... Пускай радуется престарелый Бакшис своему восприемнику, пускай краснет духовный жених, омрачивший молодые деньки барышни Кернюте. Черт его не возьмет. Одну учительницу жалко. Хорошо, что она в отъезде... Так что пой спокойно, горбатый дьявол, вместе со своими подмастерьями. Пой, плюй прямо в лицо этому блудному миру! Альфонсас Гужас всей душой с тобою и поэтому не позволит своему затянутому в мундир телу ногой ступить из избы, а лучше, приоткрыв форточку, сам послушает, как гудит городок, и мысленно прокричит ура Йонасу Кулешюсу.

— О-хо-хо.

После обеда три певца так расхрабрились, что, сопровождаемые стаей детей и собак, врывались во двор каждого крестьянина с дружным воплем:

Католики, не жмитесь!
Женится наш викарий —
Хоть по яйцу с гектара
Подайте, не скупитесь...

Что тем оставалось делать. Давали. Хозяйки доставали яйца, совали детям босяков, чтоб побыстрее спровадить незваных гостей. Когда детворе некуда стало яйца девать, Горбунок отвел всю ораву к корчме и принялся не то по-литовски, не то по-еврейски звать на свадебный пир господина Альтмана с семьей. Откуда он мог знать, что в доме Альтмана полный разлад? Любимая дочка Альтмана Ривка осенью собиралась выйти замуж за Гирша Лейзера из Таурагнай, но отец сегодня заявил — нет, поскольку вчера в Утяне раввин Кац доверил ему на ухо тайну, что Гирш — закоснелый коммунистический агент, который, прикрываясь развозом товаров, распространяет листовки. Раньше или позже попадет в руки полиции, так стоит ли рисковать счастьем дочки? Неважно, что Гирш, своей красной правдой задурив голову Ривы, закинул удочку в ее нежное сердце. Неважно, что самому Альтману, его Соре и сыну Пинхусу Гирш по душе. Зато впредь... Запомните! Чтоб ноги его по эту сторону порога не было! Никаких чаепитий! Пускай Гирш остудит свое сердце у городского колодца, где каждый день, проезжая через Кукучяй, поит свою клячу. Вот и все. Аминь. Так Альтман сказал, и быть посему. Зря слез не проливай, Рива. Твои красивые глаза еще понадобятся. Гирш не один на белом свете...

— Ша! Штиль!

О какой же свадьбе этот чертов скворец Горбунок поет? Неужто пронюхал через толстые стены корчмы, что творится в семье Альтмана?

Выбежал Альтман, всполошившись, во двор, но услышал, что сапожник над молодым раввином гоев измывается, и вернулся. Потом вынес бутылочку, вручил ее Горбунку и попросил увести детвору подальше от корчмы, потому что у его Ривы голова болит, шума не переносит.

— Зови доктором Гирша! Рива сразу поправится!

— Ша, Йонас! Штиль! — простонал Альтман, схватившись за голову.

Зигмас заиграл свадебный марш, Горбунок поднял бутылочку над головой и, собрав в прозрачном стекле закатные зори, гордо зашагал дальше. Не выдержали нервы у босяков. Высыпали мужики из домов, надеясь вкусить дьявольского зелья. За ними бросились бабы, в страхе, что Горбунок их любимых и проклятых с пути истинного сведет.

Перед домом Валюнене шествие остановилось, потому что на крыльце сидели Стасе с Пятрасом, уставившись в одну точку на небе, будто двое святых возле гроба Христова, ничего не видя и не слыша, что творится вокруг, хотя тут же, в нескольких шагах, сын Валюнене Андрюс, навалившись грудью на стул, просто пожирал их глазами, чиркая что-то на листе белой бумаги то одним, то другим карандашом. Рядом с Андрюсом — его мать Веруте и Аукштуолис, Алексюс со своей мамашей Аспазией и дочка добровольца Кратулиса Виргуте.

— Эй, люди добрые, что вы там поделываете? — удивленно спросил Горбунок.

— Угадай, Кулешюс! Вот угадай! — воскликнул Аукштуолис.

— Если на Стасе с Пятрасом посмотреть, то ни неба, ни земли не слышите. А если на вас всех — то вы завещание для Стасе и Пятраса пишете.

— А вот и нет. Вот вы и не угадали, дяденька! — ответила Виргуте. — Андрюс цветную картину делает, а мы ничего не делаем. Только смотрим и ждем, что выйдет.

— А может, и нам позволите взглянуть?

— Просим, — сказала Веруте. — Просим всех.