Радуга

Но мольбы не помогают. Сын Валюнене Андрюс улыбается, кукучяйские дети хохочут, в одно ухо мяукает Черныш, в другое — попискивает Юла... Только сестра Виргуте плачет. Ей одной жалко брата. Она тузит кулачком барана, но все напрасно... Напалис хочет соскочить с велосипеда, но свершилось чудо. Его руки прикованы к рулю, ноги — к педалям... Напалису остается лишь зажмуриться от стыда и отчаянно крутить педали.

— Напалис, сыночек, ты куда?

— Напалюкас...

— Крестник мой! — кричит Горбунок, Розалия, все бабы Кукучяй, весь городок над ним смеется. Гремит добрая сотня голосов, пока все не заглушает ржание жеребца. Содрогается земля, и Напалис, будто подброшенный пружиной, взлетает в воздух, в пьянящую высь. Продирает глаза. Ни велосипеда, ни Евы... Только ущербная луна плавает в голубом небе. Напалис протягивает руки и цепляется за краешек луны. Смотрит вниз и видит, что там все бабы и дети Кукучяй тычут в него пальцами, а Гужасова Пракседа скачет от радости и вопит:

На-на, на-на,
Ведьма у тебя жена!

Напалис оглядывается. И впрямь — тут же верхом на помеле летит гадалка Фатима. Как прильнет к нему своей крутой грудью, как начнет целовать Напалиса да ласкать... Залили Напалиса истома несказанная, бессилие сладостное...

— Напалис, Напалюкас, отзовись! — звенел где-то неподалеку голосок Евы.

Напалис напряг всю свою волю и, вырвавшись из объятий Фатимы, закричал:

Я не кум, ты не кума,
Твоя сласть чертям нужна!

И тут Напалис как полетит вниз, как полетит! Вниз головой. Убился бы насмерть, но ангел-хранитель на сей раз опередил бесенка — подушку подложил...

Вскочил Напалис с глиняного пола и до тех пор очухаться не мог, пока не увидел молоденького кота двойняшек Викария. Кот был перепуган не меньше Напалиса, скатившегося вместе с белой горой перин с кровати. Это Викарий, проклятущий, Напалиса лизал, оказывается! Бросился Напалис опрометью в дверь. А дверь-то заперта. Пронзила вчерашняя боль живот, но еще больше — нехорошая мысль его голову. Что будет, когда городок узнает, что Напалис целую ночь в кровати этих старых дев Розочек дрыхнул? Засмеют ведь. Пальцами затычут. Не только Пракседа. Сам крестный отец каждый день будет на нем свой знаменитый клык точить. А Ева? Хоть возьми и лопни со стыда... Вскарабкался Напалис по лесенке на чердак, по стропилинам — к дырявому коньку, высунул робко голову наружу и огляделся. Весь городок на ноги поднят. Изо всех окон его имя выкликают. Над всеми колодцами головы баб склонились. А от креста Врунишки двойняшки Розочки к городку чешут... Где же баран Анастазаса? Где сон, где явь? Что от бога и что от черта? Хорошо еще, что в штанах спал.

Протиснулся Напалис между латвинами и камешком скатился в рутовый садочек сестер Розочек...

Примчавшись в огород Розалии, упал в борозду цветущей картошки и долго валялся на спине, никак не понимая, что же случилось, откуда тошнота под ложечкой да слабость в поджилках. Когда в животе у него стали девять котов драться, подался в сад Крауялиса забрать свои пять яиц. Пролезая в брешь в заборе, собирался уже трижды свистнуть Еве, но до его уха донесся шепот. Даже вздрогнул Напалис от неожиданности. Тут же рядышком, под вишней, стояла на коленях Ева с книжкой в руках и, закрыв глаза, молилась. Дрогнуло сердце Напалиса, бросился он на землю и услышал нежданные-негаданные слова:

В садочке полынь плакала
Огнем закатной росы. —
Но, коровы мои, пеструхи!
У меня цветочек в косе.

Вот те на! Крауялисова Ева с хорошей жизни решила пастушку поиграть... Напалис чуть было не захихикал, но Ева глаза открыла. Глаза ее сверкали, будто звезды, а от шепота Евы деревья перестали шелестеть и птицы — свирестеть. Что с ней стало, почему она сегодня такая чудная? Таких прекрасных слов Напалис в жизни не слышал. Неужто эти стихи она у корчмы прочитает? В день святого Иоанна? Нет, нет. Не может быть.

Черноглазого люблю цыганенка!
Из красного клевера
Вчера сплетала для него венок,
А сегодня тоску плету.

Только теперь Напалис понял, что сон давно кончился. Никогда не было у него велосипеда, а Крауялисова Ева думала об одном лишь Андрюсе. Напалис сам не почувствовал, как вскочил на ноги и со злорадством завизжал:

Ева, Ева, пусти Андрюса на сено!
Напекут коровы лепешек,
Насыплют овцы горошку!
Мне, беззубому, — лепешки,
А горошек — твои четки!

Ага, как побледнела Ева, как вскочила из-под вишни, будто пойманная на воровстве.

— Напалис, ты знаешь, что тебя все ищут?

— Пускай ищут.

— Где ты пропадал?

— На луне.

— Дурак. Беги побыстрей домой.

— А ты... А ты беги к своему цыгану!

— К какому еще цыгану?

— А который для тебя невиданные лилии малюет.

— Не твое дело.