Радуга — дочь солнца

Первым нашелся Александр Иванович. Он протискался к паровозу, где, бестолково размахивая руками, метались рабочие. На гнилом куске шпалы стоял машинист Реудов и свирепо ругался. Лицо его было багровым от ярости. Александр Иванович снял фуражку, помахал ею в воздухе:

— Тихо! Внимание! Быстро тащите ваги! Бригадир Норкин, готовьте домкраты! Спокойно, все, как один, за работу.

Рабочие перестали трясти бледного юношу в инженерской фуражке, бросились по цехам. У юноши прыгали губы. Это был начальник подъездных путей.

— Наряды на ремонт пути были составлены, — уже в который раз повторял он. — Начальник цеха должен подписать их.

— Хорошо, разберемся, — сухо ответил ему Александр Иванович.

Зудов, вызванный в Деловой совет, широко раскрыв дверь, смело вошел в кабинет Глыбова, уверенно прошел к столу и сел.

— Что-нибудь срочное? — невинно осведомился он.

— Так что ж, Арнольд Борисович, решили от слов перейти к делу? Воспользовались тем, что Деловой совет не успел вмешаться?

— Может быть, соблаговолите объяснить?

— Почему не подписали наряды на ремонт пути?

— Не обязан. Тем более что не располагаю средствами на оплату внецеховых работ. Вам это должно быть известно.

Александр Иванович тяжело вздохнул. Он хорошо знал: спорить с Зудовым — бесполезное дело: скользок и увертлив, как уж. Александр Иванович слушал, как логически верно разворачивает инженер ход своих мыслей, и вдруг, не выдержав, сурово приказал:

— Идите!

Арнольд Борисович пожал плечами, поднялся и не спеша, не теряя достоинства, удалился. Александр Иванович походил вокруг стола, резко остановился. Поставил ногу на стул, оперся о колено. Брови его нахмурились. В приоткрытое окно вместе с запахом серы влетел бодрящий холодок. Сгущались сумерки. С улицы доносился топот множества ног и звон инструментов. Это шли аварийные бригады восстанавливать путь. Глыбов думал долго и напряженно. Потом решительно снял телефонную трубку:

— Председателя ЧК!

2

На восстановление пути собрали людей со всего завода. Бригады формировались из добровольцев. Не каждый, проработав свою смену, был в состоянии выдержать сверхурочные ночные работы. Поэтому сильно уставших рабочих, как они ни бодрились, без разговоров отправляли домой спать. Миронов, формировавший бригады, и здесь остался верен своему принципу: прежде всего классовое самосознание. В мартеновский цех он пришел поздно. Рабочие, окончившие смену, толпились у конторки. Миронов выступил перед ними с короткой речью. Вся она, собственно, если отбросить революционные призывы, состояла из одного вопроса: кто готов немедленно пойти на выполнение ответственного задания. В подробности оратор не вдавался. Рассуждать некогда. Да или нет?

Мартеновцы оставляли печи, снимали рукавицы и подходили к Миронову. Набралось человек тридцать. Ивану ничего не оставалось, как возглавить эту добровольческую бригаду.

Работа предстояла нелегкая. Весь участок пути, от цеха, где застрял паровоз, и до заводских ворот, то есть почти полверсты, нужно было сделать заново.

К ночи набежали облака, быстро стемнело, подул ветер. От заводских корпусов летела шлаковая пыль и сажа, забивала глаза, липла на потные, еще не остывшие от печного жара лица. Где-то далеко, в самом конце двора, и еще дальше, за рекой, дотлевал вечерний закат. Узкие полоски рельсов, розовато отсвечивая, пересекали продуваемый ветром пустырь и обрывались у черной застывшей громады бронепоезда. На тяжелом его стальном теле были видны частые ряды заклепок.

На железнодорожном полотне уже вовсю шла работа. Иван решил выбрать себе участок, расставить людей и руководить работой. Но тут же отказался от этой мысли. Никакого руководства не требовалось. Все подчинялись какому-то единому чувству, незримо руководившему всеми, слились в единую, напряженно двигающуюся массу. Иван уже не мог различить в темноте, где работают свои, а где из другого цеха. А из темноты, сквозь ветер и пыль, подходили все новые и новые группы. Подходили молча с лопатами и ломами и тут же деловито принимались за работу. Никто не командовал, никто не приказывал, что нужно делать, но каждый становился туда, куда нужно, и делал то, что нужно, как будто заранее готовился к этому.

Иван взял тяжелый лом и пошел впереди троих с лопатами. Теперь ему некогда было смотреть, что это за люди. Невольно и радостно подчиняясь общему настроению, он легко, напрягая только мышцы рук, выворачивал из земли гнилые половинки шпал, разом выдергивал и отбрасывал их в сторону. Следом шли с лопатами. Работали молча, не разгибаясь, и, видимо, старались не отставать от него.

— Покурить бы?

Сердитый голос прервал:

— Утром накуришься. Ну-ка заходи с этой стороны.

Иван улыбнулся. Он узнал голос Игната Горохова, того самого, которого он посылал в лабораторию вместо Марины и который все время путал анализы. И этот Игнат Горохов, вызывавший у Ивана чувство раздражения, казался сейчас очень симпатичным и близким.