Радуга — дочь солнца

На ноге вздулся водянистый пузырь. Пришлось сделать перевязку. Иван увел Марину наверх. Работу закончили без них. Пустая колода стояла на месте. Но шлак уже не лился пенной лавиной. Пришлось скачивать его вручную, длинными гребками. У рабочих, стоящих перед открытой заслонкой, от жара трещали волосы. Но Иван не дал передышки, пока не наполнили вторую колоду. Еще мальчишкой он запомнил слова отца: «Хочешь сварить добрую сталь, думай о шлаке». Да и в цехе Иван не раз слышал, как отец покрикивал на подручных:

— Шлачок, ребятки, шлачок не забывай!

Но самое главное началось потом. Освободившись от шлаковой шубы, металл задвигался. На поверхности его, как в море, переливалась мелкая зыбь. Метал не пузырился, не бурлил, как обычная кипящая сталь, он лежал плотной слепящей толщей с пронзительным синим оттенком по краям.

Иван видел, что плавка готова. И чем меньше времени оставалось до выпуска, тем сильнее охватывало его беспокойство. Он гнал прочь неприятные мысли, а они лезли все настойчивее. «Спокойно, не горячись! — сам себе приказывал Иван. — Главное — не растеряться, не упустить момент. А то беда — загубишь плавку».

Провожая Марину в лабораторию, он просил:

— Пожалуйста, побыстрее.

Она и без его просьбы летала как на крыльях, несмотря на больную ногу. За работой никто не замечал, что у Марины на одной ноге нет чулка. И только Мадлен, увидев ее, испуганно всплеснула руками:

— Боже мой, что с вами?

Марина нетерпеливо махнула рукой, быстро просмотрела анализы и — бегом обратно.

И вот наступил этот момент. Трое — Иван, Марина и Афоня — собрались у печи. Рядом с ними плавка нетерпеливо бьется в огнеупорные стенки — просится наружу.

— Сколько прошло? — спрашивает Иван.

Марина расстегивает жакет и достает часы.

— Десять.

— Начинай!

Старший рабочий с железной пикой подходит к выпускному отверстию. Пика острым концом вгрызается в летку. Показывается раскаленный огнеупорный порошок.

— Стоп! — командует Иван, и опять к Марине: — Сколько?

— Пятнадцать.

Все трое подошли ближе и выжидательно глядят в глаза друг другу.

— Ну что? — спрашивает Иван. — Рискнем?

— Да, пожалуй, можно пускать, время вышло.

Ждут, что скажет Афоня. Он молчит, напряженно глядя на желоб, по которому сейчас должен ринуться металл, и наконец заключает:

— Пора!

— Пускай! — кричит Иван.

Слышится еще несколько сильных глухих ударов в глубине отверстия. Потом с шумом вырывается длинное пламя, но его тут же подминает под себя рокочущий поток стали.

Все облегченно вздыхают. Марина убегает в лабораторию. Иван вытирает мокрое лицо. Что бы ни было, а теперь уже ничего не изменишь. Нет на свете силы, которая могла бы остановить этот солнечный поток. Он разрежет, размоет, испепелит любую преграду.

Перевесившись через барьер, Иван и Афоня смотрят, как металл поднимается со дна чугунных изложниц. Афоня не выдерживает и бежит вниз на канаву. Там осторожно и расчетливо управляются канавщики и разливщики. На их спины градом сыплются крупные искры. Оживленные лица озарены солнечным блеском. Каким бы усталым и голодным ни был человек, он не может остаться равнодушным в этот торжественный момент.

А наверху у железной фермы стоит старший рабочий и ударяет коротким ломиком в звонкую чугунную тарелку. Он возвещает о рождении стали.

2

Через час прибежала Марина. Вид ее был необычен: растрепались волосы, горело лицо. Ее провожали удивленными взглядами. В воротах она споткнулась и ушибла больную ногу. Хромая и морщась от боли, она все-таки успела добежать до третьей канавы.

Канавщики в это время готовились «раздевать» слитки. Бригадир уже взялся за цепи, которые были подвешены на крюке крана. В цехе в то время уже работал один кран, предназначенный для перевозки особенно тяжелых грузов.

— Стой! Стой! — закричала Марина, задыхаясь и крепко ухватившись за цепи, едва не повиснув на них. — Подождите, не раздевайте.

— Пошто так, барышня? — удивился бригадир. — Время дорого. — Он не выпускал цепей и улыбался, поглядывая на перепуганную растрепанную девушку.

— Подождите, я вам говорю!

— Да чего ждать-то?

Бригадир был старый кадровый рабочий. Он готовил посуду для первой плавки, выпущенной более четверти века назад. Приходилось ему на своем горбу вытаскивать из канавы пятипудовые слитки, позже он делал это с помощью лебедки, и всегда, чем быстрее выполнялась работа, тем было лучше. А если, случалось, сажали в канаву «козла», то даже Гофман не жалел премиальных для добровольцев, бравшихся освобождать канаву. А сейчас вдруг стало нельзя. Бригадир покачал головой и неодобрительно посмотрел на Марину. Что-то неладное чудилось ему в этом деле. Усатый крановщик, перевесившись через борт кабины, дымил махоркой и с усмешкой прислушивался к спору.

— Не слушай, Митрий, — загалдели рабочие. — На себя, мужики, робим. Пошто будем плавки задерживать?

— Верно, барышня, мужики говорят, — сказал бригадир и, отстранив Марину, решительно взялся за цепи. — Трави, Федотыч!

Крановщик опустил цепи. Бригадир зацепил крюками за изложницы.

— Да нельзя же! — со слезами в голосе отчаянно закричала Марина. — Простудится металл!