Радуга — дочь солнца

Сразу после смотра полагалась «баня».

На этот раз обитателей их сектора первыми повели на край леса, где стоял барак с водопроводом и отоплением. У Андрейки под глазами залегли черные круги, лицо приняло землистый оттенок. Жетон вылез из-под рубахи и раскачивался на животе при каждом шаге. Раздеваясь, Сергей видел, как путается Андрейка в длинном шнурке, как дрожат его губы и руки.

У забора стояла сколоченная из досок огромная ванна, обмазанная изнутри каким-то водонепроницаемым веществом. Заполняющая ее жидкость дымилась коричневым туманом.

Конвоиры отделяли от строя по тридцать голых людей и загоняли их в это корыто.

— Лос. Лос… Бистро!

Фогель стоял тут же и поджидал тех, кто не выдержит и выскочит раньше времени.

Вылезая из корыта, пленные бежали к высоко поднятому крану и становились под ледяную струю, чтобы скорее смыть с себя жгучую гадость. Потом поочередно подходили к толстому флегматичному солдату с длинной кистью в руках.

— Причащается раба божья… — сказал Сергей, нагибаясь и подставляя голый зад. Этим он думал развеселить Андрейку.

Солдат окунул кисть в ведро с тягучей жидкостью и сноровисто ткнул куда следует. Движения его были экономны и расчетливы, лицо не выражало ничего.

На обратном пути Сергей держал Андрейку за плечи и время от времени сильно встряхивал.

— Ты только не молчи. Вспомни чего-нибудь и расскажи. А хочешь, я расскажу. Ты только слушай и не оглядывайся. До войны у нас на Урале хорошо было. Правда, робить приходилось много, но и зарабатывали — куда с добром. А выходного дождешься — и в тайгу. В лесу у нас дерьмом не пахнет, как здесь. А дичи, зверья разного — страсть! Помню, стал я переходить речку по старой лиственнице, смотрю, а с другого берега топтыгин навстречу.

Андрейка слегка повернул голову.

— Да не оглядывайся, тебе говорят. В этом лесу унтер Фогель страшнее медведя. С ним мирно не разойдешься.

3

В «логове» под сосной, держа на коленях свой грязный холщовый мешок, уже сидел Кара. Недели две назад, когда его избитого они подняли на раскате дороги, он назвался Петькой, потом выяснилось, что его имя Степан, почему так, он не объяснил, и его стали называть по фамилии — Кара.

Он казался безучастным ко всему на свете, равнодушно переносил побои, первым никогда не заговаривал и целыми днями рылся в своем мешке, который он каким-то образом сумел сохранить при обыске. А после того как с этим мешком он попал в объектив гамбургского корреспондента, выбирающего в лагерях наиболее подходящие типы для своего журнала, после этого события Кара получил официальное разрешение «иметь при себе личные вещи».

В отличие от Андрейки, «баня» не произвела на него никакого впечатления. Усевшись в двух шагах от сосны, он тут же запустил руку в мешок и стал там что-то колупать, изредка нагибаясь и бросая в рот мелкие крошки. Встретив глаза Андрейки, Кара нагнулся еще ниже, так что совсем скрылся его большой нос, и сразу вслед за этим послышались глубокие вздохи, как будто человек упивался каким-то неведомым ароматом.

— Оставь свою торбу! — вдруг тонким голосом крикнул Андрейка и, рванув мешок, отбросил его в сторону.

На землю посыпались окаменевшие кусочки брынзы, засаленные узелки, мятая коробка из-под чая, сухой обмылок и ржавая железная ложка.

— Не хватай! — крикнул Кара, глядя на обидчика злыми глазами. — Будешь приставать, в морду дам, а не то пожалюсь.

Бултыхнувшись на живот, он дотянулся до мешка и стал собирать свое добро. Но еще раньше Зыков успел поднять ложку, потер ее о штаны, и по лицу его поползла радостно-недоверчивая улыбка, и глаза ожили и засветились.

— Она! — воскликнул Сергей охрипшим от волнения голосом. — Я ее сразу узнал. На нашем заводе делана. Вот и клеймо есть. Нигде больше таких увесистых ложек не делали. Подумать только, куда попала!

На минутку он дал подержать ложку и Андрейке.

— Чуешь, сколько важит! — радостно продолжал Сергей. — Я про нее многое рассказать могу. Сделана она из бракованной стали, потому как негоже качественную сталь тратить на такие пустяки. А вот если не пройдет плавка по анализу — давай ее на ложки. Много мы их пустили по свету, прежде чем научились работать ладом.

— Отдай ложку! — с угрозой сказал Кара. Он приподнялся и отряхнул с колен мокрый песок.

— Да будет тебе, Степан, — миролюбиво и все так же радостно говорил Сергей. — На что она тебе? Хлебать ведь все равно нечего. А мне надо узнать, какой брак допущен. Причины-то ведь разные могут быть. Зазевался, к примеру, сталевар, не взял вовремя пробу, глядишь, углерод и выгорел. Понятное дело, замякла плавка. На ложки ее или на гвозди, больше никуда не пойдет. Опять же и торопиться нельзя. Выпустишь раньше времени, металл может получиться грубый, ломаться начнет, ровно чугун. Так что это дело тонкое, сноровки требует.

Кара напряженно слушал.

— Тогда ты мне что-нибудь другое дай, — не совсем уверенно сказал он. — Равноценное.

— Обязательно. Я не люблю в должниках ходить.

— Сейчас давай, — настаивал Кара.

Сергей засмеялся.

— Подожди, Степан. Сочтемся, если живы будем.