— Все в порядке! — вполголоса сообщил Сергей. — Здорово бил, а ей хоть бы хны. Теперь вот надо тряпку найти. Степан, поройся у себя в торбе.
— В ней ничего не осталось, — подал голос Кара.
— А ты поищи, — напирал Сергей. — Пуля — ведь она не разбирается.
— И искать нечего. Вот только старая пилотка. На дороге поднял.
— Давай сюда! Да ты подвигайся, не бойся. Стрелять больше не будут, — подобревшим голосом говорил Сергей, закутывая ложку в суконную немецкую пилотку.
Кара опасливо приподнялся на локтях и подполз. Сергей подождал, пока он успокоится и перестанет сопеть.
— Дело вот какое. Надо нам дом строить. Зима на носу, не замерзать же под открытым небом.
— Дом? — По голосу Кары можно было представить, какое у него сейчас лицо. Он понимал все только в буквальном смысле.
— Дом не дом, а только какое ни есть жилье пора ладить. Медведь и тот себе на зиму берлогу готовит. Будешь помогать?
Увязнув коленками в песке, Кара о чем-то думал. Сергей на ощупь сноровисто и легко орудовал ложкой. Он уже прорубил кору и начал забирать сердцевину.
— Если возьмете, буду, — вдруг сказал Кара глухим голосом.
— Вот и договорились. Только назад не пятиться. Ну и рассказать ты должен, как попал сюда. А то живем вместе, а ровно чужие.
Кара опять подумал немного и заговорил:
— Коров колхозных угонял в тыл. Вместе с коровами и взяли. Отдали в батраки на ферму. У хозяина машины были разные и сушилка для зерна. Ночью я уснул, и все сгорело. Сам еле выполз. После этого и посадили.
— Понятно, — сказал Сергей.
Он снова привалился к сосне и больше уже не разговаривал. Через два часа его место занял Кара, потом Андрейка. Сменялись часовые на вышках, сменялись и они.
Утром Сергей не удержался, разгреб песок — и тогда стал виден белый поясок, перетянувший бронзовое туловище сосны. Событие это нужно было как-то отметить, и Сергей предложил заняться туалетом. У Кары из неизведанных недр знаменитой на весь Гамбург торбы извлекли сухой обмылок. Начали бриться.
Андрейка брился, поставив вместо зеркала консервную банку. Сергей смотрел, как он неумело скребет щеки, зажав в кулаке ложку. Видно, и раньше он не часто занимался таким делом. Кара ждал своей очереди. Его скуластое лицо обросло черной щетинистой бородкой, очень похожей на те, что рисуют в детских книжках у пиратов.
У Андрейки дело явно не клеилось. На щеке в двух местах уже выступила кровь.
— Дай сюда, — не выдержал Сергей и отобрал у него ложку. — Подопри щеку языком, а то она у тебя совсем провалилась. Вот так. Поехали.
На другой день, как обычно, работу прекратили на рассвете и все трое сидели под сосной, вжавшись друг в друга, и слушали, как шумит лес. Время от времени, будто желая погреться, вместе нажимали на ствол, и тогда было слышно, как внутри сосны что-то лопается и потрескивает. В эти утренние часы усталость и голод сказывались особенно сильно. Разговаривать не хотелось, и глаза закрывались сами собой.
Андрейка прятал руки в рукава куртки. На ладонях у него вздулись мозоли, и он не хотел их показывать.
— Степан, а где твоя торба?
— А нехай ее лежит!
Стало совсем светло. Дождь перестал. Голубую полянку над лесом раздувало ветром как весеннюю полынью.
Сергей осмотрел ложку и бережно завернул ее в изодранную пилотку.
— Точить не больше двух раз в смену, — предупредил он.
Еще минут через десять он сказал уже совсем другим голосом:
— Вспомнил я, Андрей Николаевич, как у нас в роте любили ваши беседы. Надо бы и здесь что-нибудь придумать. А то вроде чего-то не хватает.
А ночью разразилась буря. Лес загудел под тугими потоками воздуха, катившимися с Северного моря; напряженно зазвенела проволока, и прожекторы то здесь, то там выхватывали из тьмы клубящиеся вершины деревьев. Шум нарастал, пока все звуки не слились в сплошной вой, сквозь который едва пробивался надрывный стон ревунов в устье реки.
Андрейка стоял, прижавшись спиной к дереву, и слушал бурю. В эту ночь у него впервые не путались мысли и совсем не болела голова Совместная работа под сосной и неожиданное увлечение этой работой, довольное лицо Сергея Зыкова и внезапно налетевшая буря — все впечатления этого дня соединились в нем в одно чувство, которое возвращало ему устойчивое душевное равновесие, бывшее у него до войны и вплоть до самого плена. Ветер приносил очищение и бодрость, и постепенно им овладело спокойствие, почти стоическое.
К рассвету буря устала, ветер начал стихать, оставляя в лесу запах моря к молодого снега. Андрейка жадно дышал, чувствуя, как обновленный воздух вливает в него свежие силы. Он не заметил, как подошел Сергей.
— Лежит! — сказал Сергей, приблизившись вплотную и заглядывая в лицо товарища.
— Что? — не сразу догадался тот.
— Сосна лежит, Андрей Николаевич. Ветром ее сшибло. Вот что значит, когда погода на руку.
— В самом деле? — воскликнул Андрейка, и голос его показался Сергею свежим и новым, как воздух в очищенном бурей лесу. Он не вытерпел и сказал:
— Голос у вас как и раньше стал, командирский. Значит, дело на поправку пошло.