Радуга — дочь солнца

Увидев профессора, Надя застенчиво поздоровалась, мельком взглянув в его сторону, но тут же преодолела смущение, подняла голову и, не скрывая любопытства, пристально и оценивающе поглядела ему в глаза.

— Судаев, — представился он, сам почему-то тоже чувствуя смущение от ее широко распахнутых глаз и еще от чего-то невысказанного, что затаилось где-то в их глубине.

— Мой друг Артамоша, — представил Непряхин, продолжая улыбаться, и добавил с гордостью: — Специально за мной приехал. Теперь вот писать будет.

— А я с фермы бегу, — заговорила девушка, кивнув головой в знак того, что она поняла то, что ей сказали, и что она тоже считает это важным и таким, чем можно гордиться. — Увидела вашу коляску и сразу вспомнила: пойдемте, дядя Яков, я вам немецкий дот покажу. Тут недалеко. Я ведь вам давно обещала.

«Немецкий дот» оказался железобетонным колпаком с амбразурой, обращенной на запад, в заречную долину, заросшую высокой жесткой травой. Когда переходили старую обвалившуюся траншею, профессор обернулся и подал Непряхину руку.

Шли молча. О пустяках говорить было нельзя, а о том, про что каждый думал, — трудно. Почувствовав это, Надя немного отстала и пошла стороной, сбивая блестящими сапожками головки полевых цветов. Профессор оглянулся и увидел, что она смотрит себе под ноги, волосы опять упали ей на лицо, и при каждом шаге под широким платьем напрягается ее молодое гибкое тело.

— Надя, идите вперед, на линию огня! — шутливо крикнул профессор.

Девушка благодарно улыбнулась и быстро догнала их.

Все вместе они медленно продвигались к центру долины, где когда-то проходил водораздел жизни и смерти, а сейчас возвышался насыпной курган, заросший, как и вся долина, жесткой травой. На вершине кургана стоял большой серый камень, гладко отесанный с одной стороны, где была высечена надпись: «Их было десять тысяч…»

— Больше, — сказал профессор и вздохнул.

В стороне от дороги виднелась вросшая в землю, заброшенная животноводческая ферма, дальше вдоль ручья угадывались следы стоящих когда-то домов.

— Там была большая, чуть ли не в сотню домов деревня, — пояснил профессор, — дальше, за лесом, еще одна с поэтическим названием — Васильки. Ее тоже нет. Немцы сожгли ее при отступлении. Люди больше не селятся здесь.

— И правильно делают. Невесело жить в долине смерти, где вода была соленой от крови и до сих пор взрываются мины.

— Нет, — не согласился профессор. — Это долина нашей славы.

«И то и другое», — тут же подумал он про себя, оглядывая окружающий долину лес и вспоминая, что в то время не было ни одной березы с целой вершиной; деревья утратили свои обычные очертания и казались неземными.

Не успел он подумать об этом, как мощный рев моторов вырвался с западной опушки леса и затопил долину от края до края. Все невольно вздрогнули и переглянулись. У профессора сурово сдвинулись брови и затвердело лицо. Непряхин дернулся, подался вперед, и левый глаз у него прищурился самопроизвольно, будто он прильнул к прицелу. Потом все поглядели друг на друга и одновременно улыбнулись. В полукилометре от кургана по большому желтеющему полю вдоль леса разом двинулись шесть зерноуборочных комбайнов. Сухая пыль вилась над машинами, блестели вращающиеся лопасти жаток, мерно покачивались высокие брезентовые тенты.

— Ячмень убирают, — сказала Надя.

С кургана было видно, как тугие струи зерна, подсвеченные солнцем, хлещут в кузова грузовиков.

— К тишине привыкли, — почему-то недовольно проворчал Непряхин и стал осторожно спускаться вниз.

7

Перейдя мостик и остановившись у своей коляски, Непряхин облегченно вздохнул и стал вытирать лицо, обильно покрывшееся испариной. День стоял безветренный, жаркий; деревья и перестоявшаяся трава изнывали в истоме, но, несмотря на предгрозовую духоту, дождя не предвиделось, и солнце, лишь немного умерив свой пыл, не спеша опускалось в белесую безоблачную даль. Вдоль берега реки тянулась временная, но уже хорошо утоптанная дорога, ведущая к животноводческим фермам и дальше на картофельные поля, а сам поселок, где была центральная усадьба совхоза, оставался в стороне со своими новыми панельными домами, стадионом и высокой красной водокачкой.

— Артамоша, — заговорил Непряхин сиплым от усталости голосом, осторожно усаживаясь на землю и вытягивая обрубленную ногу, — самое время, Артамоша, а? И вода рядом, чтобы остудить. Может, покличем Надюшку? Она меня всегда выручает.

Надя еще не перешла на этот берег; она стояла на мосту, поднявшись на цыпочки, длинноногая и тонкая, словно диковинный цветок в своем блестящем сиреневом платье, и, не отрываясь, глядела вдоль дороги, прикрывая от солнца глаза.

— Ну, так как же, Артамоша? — еще раз спросил Непряхин.

— Кажется, едет, — тихо проговорил профессор, нехотя отводя взгляд от смотрящей вдаль девушки. «Девушка, смотрящая вдаль», — невольно подумал он, привыкнув к образному мышлению, и сам стал глядеть в дальний конец дороги. — Да, едет, — сказал он громче, чтобы услышал Непряхин. — Сейчас я возьму портфель.