Радуга — дочь солнца

Видимо, Шурик только в последнюю минуту увидел стоящую на мосту девушку. Он резко затормозил, взметнув тучу пыли, и умело укротил машину на самой обочине. Надя прямо через пыльную завесу мигом перебежала на его сторону. Шурик вышел из машины, и, когда пыль рассеялась, профессор увидел его сердито надувшееся лицо. Надя что-то вполголоса объясняла ему.

— И на ферме был, — отчетливо донесся голос Шурика, хотя он и старался говорить сдержанно. — Ну, так что из этого выходит? — через минуту спросил он, уже не справляясь со своим рокочущим баритоном. — У меня отец потерял ногу, а у тебя дед погиб под Берлином. Что из этого, я спрашиваю? Какое это к нам имеет отношение?

Надя, мягко улыбаясь, потянулась и поправила ему влажные, рассыпанные по лбу волосы. Он поймал ее руку и поцеловал в ладонь. Профессор вздохнул и отвернулся. Непряхин все так же сидел на земле и ждал.

Шурик, несмотря на свою тяжелую фигуру, неожиданно легким пружинистым шагом пересек дорогу и, лишь мельком взглянув на отца, обратился к профессору:

— Вам, конечно, нужна машина? Извините, что я заставил вас ждать.

Артамон Ильич видел, что ему смертельно не хочется расставаться с машиной, и Наде, видимо, он сказал, что пойдет на переговоры; и она, не отходя от машины, теперь ждала, чем они закончатся, и на ее хорошеньком чистом личике было написано нетерпение и надежда.

— Ладно, покатайтесь, — сказал Артамон Ильич. — Только вначале я возьму портфель.

— Сейчас принесу! — крикнул Шурик, а Надя по его виду уже догадалась о результатах и быстро устроилась в машине, улыбаясь выглядывала в опущенное окошко.

— Вот, пожалуйста!

— Давай сюда! — не вставая, протянул руку Непряхин, как только увидел портфель.

Шурик, не зная, как ему поступить, поглядел на профессора, потом опять на отца, — выяснять, что к чему, ему было некогда, и он осторожно, словно там была мина, поставил портфель между ними, так что при желании любой мог бы до него дотянуться без всякого труда.

Непряхин опять, только на этот раз прямо на траве, расстелил свою холстину и стал осторожно развертывать кулечки с закусками.

— Зря только деньги переводишь, — неодобрительно сказал он, увидев в руках профессора плоскую бутылку с коньяком. — Лучше бы водочки.

— Я ведь не знал, так, на всякий случай положил.

Они выпили, и Непряхин, пока еще не притрагиваясь к закуске, сказал:

— Как мед. Даже не пойму, есть ли в нем градус.

— Есть.

— Тогда надо закусывать. — И опять он ничего не взял, а всю холстину с едой услужливо придвинул поближе к профессору. — Ты не стесняйся, Артамоша, закуски-то — ее всегда с избытком оказывается. А то я смотрю, ты и ешь плохо. В начальниках ходишь, а на вид как Кощей Бессмертный.

— Да я всегда такой был.

— Значит, это от конструкции зависит. Видел, какой Шурка? За одно лето мать откормила. А тебя, видать, в любой закром посади — все без толку.

Непряхин налил еще раз понемногу и, поглядев на оставшийся коньяк, сказал смущенно и нерешительно:

— Надо бы Дашонке оставить. Она, поди, и не пробовала никогда. Если в гости со мной угодит, так ведь у нас больше самогонку подают.

— Да, да, конечно, распоряжайся по своему усмотрению, — поспешно заговорил Артамон Ильич и даже отодвинулся немножко, а Непряхин еще раз встряхнул бутылку, крепко завернул пробку и сунул в мешок — подальше от соблазна.

После этого, уже немного опьяневшие, они молча сидели на траве за коляской, среди затихающей игры солнца и полынного запаха земли.

— Благодать-то какая, а? — сказал Непряхин, подмащивая под голову мешок и собираясь прилечь.

— Отдохни и ты, Артамоша!

— Дома-то тебя не потеряют?

— Не. Дашонка хоть и беспокоится, но знает — приеду. Она у меня добрая. Шурка — тот другое дело, уж больно твердый, ровно столб. И не вникнешь сразу, что значит не своя кровь.

Непряхин положил голову на мешок и глубоко вздохнул.

— Так ты ее с ребенком взял? — после паузы спросил профессор.

— Ох, Артамоша, — еще раз вздохнул Непряхин и приподнялся, упираясь кулаками в землю. — Тут такая сказка — прямо тысяча и одна ночь. Если в двух словах, то вот как: после войны я что-то лет пятнадцать подряд был председателем сельсовета. Это потом уже стали требовать, чтобы у всех было высшее образование, а тогда работу спрашивали, а не диплом. Ну вот, в то самое время я и познакомился с Дашонкой. Она из эвакуации вернулась. Уезжала одна, а приехала с двухлетним Шуриком. Вроде как нагуляла. Бабы так и судачили. Да и я так же думал. А оказалось по-другому. Мальчонку-то она из детского дома взяла на воспитание. Понятно, никто и сейчас не знает об этом. Да и сам я узнал только после свадьбы, когда одни в горнице закрылись. Вот как, Артамоша, бывает. А с ней мы детей не прижили. Простудилась она сильно в эвакуации. Вроде это и сказалось.

Непряхин замолчал, подумал немного и уже с полной решимостью спать махнул рукой и повалился на свой мешок. Но не прошло и минуты, как он, будто внезапно что-то вспомнив, быстро поднял голову:

— Так ты не забудь, Артамоша, о чем я тебя просил. Помоги, в случае чего. Бюрократы ведь еще не перевелись. Могут и торможение сделать.