Радуга — дочь солнца

— Не совсем ясно.

— Вдумайтесь.

Александр Иванович замолчал. Он так сегодня устал, что продолжать спор у него просто не было сил. Алексей Миронов нетерпеливо ерзал на стуле, но в разговор вступать не решался. Зудов курил со скучающим видом.

За окном всколыхнулось яркое зарево. В мартене выпустили плавку. Единственную плавку за целые сутки.

— Вызывай Краюхина, — приказал Миронову Александр Иванович.

3

Вечерами, когда голодная тошнота подступала к горлу и голова гудела, как мартеновская печь, Ивану Краюхину хотелось бросить все, взять винтовку и уйти с отрядом красногвардейцев на фронт, чтобы свести там последние счеты со старой жизнью.

Еще совсем недавно он так бы и сделал. А сейчас? Сейчас Иван ограничился тем, что ударил кулаком по столу, словно пробуя, достаточно ли в руках силы, встал и вдруг по-детски улыбнулся, заметив тонкий солнечный лучик, робко вползающий в раскрытое настежь пыльное окно конторки. Да, на улице май. И где-то за окном в вышине стоит глухой прерывистый гул — не то первый гром, не то раскаты орудий. В двадцати километрах банды Дутова. Взять винтовку, нацепить на рукав красную ленту…

Иван устало потянулся, закинув за шею небольшие крепкие руки, одернул рубаху и кончил тем, что еще на одну дырочку затянул старый отцовский ремень. Приготовив себя таким образом, он вышел из конторки в сухую знойную атмосферу цеха.

В чадном воздухе, под огромной, разобранной вверху двухъярусной крышей стояли печи. Только у двух из них яркие снопы света вырывались из смотровых отверстий и веселыми бликами плясали на стене. В освещенных местах выставлялись закопченные грязные углы и тусклые окна с наполовину выбитыми стеклами. Две другие печи стояли холодные и безжизненные. Скрип вагонеток, шорох ссыпаемой стружки, хриплые крики каталей сливались в тот однородный постоянный шум, к которому очень скоро привыкают люди, переставая его замечать. На крайней печи брали пробу. Обострившимся от голода обонянием Иван отчетливо различал острый характерный запах горячего металла, густой и сытный — остывающего шлака и еще какой-то едкий, раздражающий, от которого чесалось в носу и позывало на рвоту.

— Семеныч, аль опять заседать? — окликнул Ивана Афоня Шоров, у которого длинная тонкая шея нелепо торчала из широкого ворота кошомной куртки. Афоня вместо Петуха работал мастером.

— Опять, — не глядя на него, буркнул Иван.

Старый дощатый барак, где помещается Деловой совет, — рядом с мартеновским цехом. У стены из-под сгнивших досок сыплются почерневшие опилки, в них роются воробьи. Перед низкой дверью гнилое крыльцо. Рядом с ним квадратное окно. Рама приоткрыта, и из-под нее ползет сизая струйка дыма. «Видно, опять заседание было», — подумал Иван.

В длинной комнате с низким потолком действительно было дымно. Недавно побеленные стены уже заклеены плакатами, декретами Советской власти, распоряжениями Делового совета. В углу винтовка с треснувшим прикладом.

За столом сидит Миронов с растрепанными волосами и что-то пишет, часто со стуком опуская перо в пузырек с чернилами. Длинное худощавое лицо его напряжено и озабочено. Иногда, отрываясь, он смотрит в окно и ожесточенно скребет в затылке испачканными в чернилах пальцами. На лбу и на щеке его уже виднеются фиолетовые пятна.

Александр Иванович ходит из угла в угол по комнате, заложив за спину руки.

— Садись, будем разговаривать, — сказал он, продолжая ходить.

Иван сел к окну на деревянную лавку.

— Почему не присылаешь суточную сводку?

Иван пробормотал что-то невнятное и полез было за махоркой, но раздумал.

— Что? Не знал? А что ты вообще делаешь в цехе? А? Лопатой махаешь. Вот что, дорогой мой. Печь сдай старшему рабочему. Немедленно, слышишь?

Иван кивнул.

— И приступай к руководству. Ты помнишь, как Гофман появлялся в цехе? — Иван опять кивнул. — Так вот, ты теперь Гофман.

Иван усмехнулся.

— В переносном смысле, конечно, — поправился Александр Иванович.

После этого он несколько минут ходил молча, потом остановился у стола и заговорил своим обычным спокойным голосом:

— Вызвал тебя вот зачем. Получена правительственная телеграмма. Нам приказано немедленно приступить к выпуску броневой стали. Понимаешь, что это такое?

Председатель терпеливо ждал ответа.

— Сложное дело, Александр Иванович, — наконец выдавил из себя Иван. — Я помню, в четырнадцатом году, как война началась, такую варили. Человек десять французских инженеров приезжали. Сам Гофман от печи не отходил.

— Телеграмма подписана Лениным.

— Лениным? — тихо переспросил Иван.

— Да, им. Вот, читай.

У Ивана от волнения перехватило горло. Он долго не мог ничего сказать. Александр Иванович опять начал ходить по комнате.

— На вот, ознакомься с распоряжением Делового совета.

Иван, прижимая к груди желтый листок бумаги и осторожно ступая, подошел к столу и бережно положил телеграмму на самую середину.

— Алексей, читай, — распорядился Александр Иванович.

Иван слушал, стоя у стола. Распоряжение, написанное Мироновым, было похоже на его речи.