Радуга — дочь солнца

Савелов скомкал салфетку и бросил ее на стол. Край салфетки угодил в соусник. Савелов возбужденно зашагал по комнате, и если бы не толстый ковер, эти шаги, вероятно, были бы слышны на улице. Фирс Нилыч не видел, когда в руках Савелова появились большие садовые ножницы. Он подошел к пальме и ловко срезал сухой лист. Ножницы ляскнули, словно волчьи зубы.

Фирс Нилыч поежился. У него отчего-то зудело тело. Сунув руки под стол, он осторожно почесал живот. Савелов стоял, покачиваясь на носках, и, прикрыв глаза, говорил:

— Велика и обильна земля наша, а порядка в ней нет. И если бы знать, да, да, именно знать, кто может создать этот порядок.

Он подошел к столу и быстро выпил рюмку водки. Брезгливо сморщившись, вынул из соусника салфетку.

— Вы говорите, зачем держу на заводе разный сброд? А в прошлом году больше десяти человек этого сброда пришли ко мне и заявили, что не приступят к работе до тех пор, пока я не возьму на завод вернувшегося из ссылки слесаря Глыбова. А почему я его не хотел брать? Потому что с первых же дней он опять начал сеять смуту и разрушать порядок, которого и так не хватает.

Савелов в изнеможении сел и уронил голову на грудь. Фирс Нилыч непонимающе моргал глазами, с опаской поглядывая на опьяневшего Савелова. В это время на улице грохнула песня:

Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног.

Савелов поднял тяжелую голову и не совсем твердыми шагами подошел к окну. Большая колонна заводских рабочих заняла всю дорогу. Впереди колыхался красный флаг.

— Ишь, мерзавцы, беса тешат, — прошипел Фирс Нилыч, сбоку, из-за занавесочки, выглядывая в окно. — Со сборища идут, целым табуном.

— Да-а, — раздумчиво протянул Савелов, не отходя от окна. — Сила у этих есть. Да не та! Не на такой силе покоятся государственные устои.

— Авдей Василич, батюшка, уволь, неученый я, — взмолился Глотов. — Ты вот лучше скажи, что ж завод-то, так и будет стоять?

Не оборачиваясь, Савелов молча пожал плечами. Фирс Нилыч потоптался еще у него за спиной и заторопился домой.

В тот же вечер он привез к Савелову громадный кованый сундук с двумя запорами.

Глава вторая Телеграмма

1

Первым, кто узнал о предстоящей национализации завода, был главный управитель Шарль Гризон. За несколько дней до того, как начала работать созданная совдепом комиссия по учету и приему заводского оборудования, главный управитель собрал у себя всех своих и русских инженеров.

Разговор происходил в обширном кабинете с изразцовым камином и огромными окнами, занавешенными плотными шторами. Углы кабинета тонули в полумраке. Две электрические лампочки в зеленых абажурах были низко опущены на медных начищенных цепочках. Они освещали большой письменный стол, телефон и два чернильных прибора. Голова Гризона оставалась в тени. Только длинные пальцы, нервно барабанившие по краю стола, выдавали его состояние.

— Господа! — сказал Гризон, не вставая с кресла. Он сжал подрагивающие пальцы и чуть подался вперед. — Я буду краток и откровенен. Обстановка, сложившаяся в этой несчастной стране, вам известна…

Дальше нужно было сказать, что правительство молодой Советской республики постановило считать завод государственной собственностью и передать его в руки народа. Подумав об этом, Гризон поморщился как от зубной боли и коротко сказал:

— Издан декрет о национализации завода.

Приподнявшись, Гризон толкнул вверх зеленые абажуры. Они взлетели высоко над столом. Стали видны висящие на стенах уральские пейзажи, писанные Ниной Гофман. Стенные часы показали восемь вечера.

Инженеры сидели вдоль стен на венских стульях с плетеными сиденьями. Некоторым русским специалистам не хватило места Они стояли тесной кучкой у дверей. На их лицах Гризон не видел недоумения, хотя кое-кто и смотрел на всесильного правителя с удивлением. Удивлялись тому, что Гризон прекрасно знает русский язык.

В кабинете становилось душно.

— Мы возвращаемся на родину, — продолжал Гризон, обращаясь к соотечественникам. — А вас, господа, — он повернул голову в сторону русских, — прошу подать прошения об увольнении. Содержание будет выдано вперед на тот срок, который потребуется для ликвидации этой азиатской Парижской коммуны.

Гризон криво усмехнулся.

Здесь же за письменным столом управителя на отличной французской бумаге были написаны прошения. Всем, кто ставил свою подпись, секретарь Гризона выдавал одинаковые пачки денег, независимо от того, был ли это простой мастер или заведующий цехом.

Инженеры расселись по прежним местам, ожидая разрешения уйти. Гризон встал.

— Завод должен погибнуть, — мрачно сказал он. Сухое лицо его казалось каменным. — И он погибнет, неминуемо и неотвратимо, как в бурю гибнет корабль, лишенный управления. Завтра не загудит гудок, потухнут печи, остановятся станки и паровозы. Так нужно! Остальное сделают воровские руки чумазой черни.

Гризон так же резко опустил лампы и сел. Инженеры стали расходиться.