Радуга — дочь солнца

— Что еще за просьба? — подозрительно спросил он. — Говори!

В долг Иван никогда не брал и, значит, должником не мог быть, но все же Фирс Нилыч подошел к окну и для верности, полистал прошнурованную книгу.

— Да просьба пустяшная. Не за себя прошу, а за кузнеца Петра Лучинина, дружки мы с ним. Простили бы вы ему долг. Ведь приперли мужика к стенке, имущество хотят описывать. А какое у пролетария имущество? — Слово «пролетарий» Иван выделил особо, и Глотову даже показалось, что он сказал его с большим удовольствием. — Зубило да молоток — весь его капитал. Так что вам все равно мало проку от его имущества.

— Ишь ты, заступник нашелся, — усмехнулся Глотов, успокаиваясь и садясь на прежнее место. Не стоять же в самом деле перед этим сорванцом! Такие разговоры приходилось вести не раз, и Фирс Нилыч заранее знал, чем все кончится.

— Да, по совести говоря, и прощать-то нечего, — резко сказал Иван. — Сапоги вы ему с гнилыми подошвами всучили. Не по-божески это.

— Да ты что, в самом деле, а? — угрожающе спросил Фирс Нилыч, снова поднимаясь и выставляя вперед широкую грудь. — Аль напился спозаранку?

— Может быть, все-таки простите ради праздника? — спокойно спросил Иван, не двигаясь с места.

— Какой еще праздник?

— Большой праздник, дяденька Фирс. Царя Николашку сковырнули. Отрекся государь от престола.

Фирс Нилыч попятился, открещиваясь от Ивана, как от дьявола. Иван неуверенно улыбнулся, заметив, что хозяйская дочка, приоткрыв рот, не отрываясь смотрит на него лихорадочно горящими глазами. Не то испуг, не то радостное изумление выражал ее взгляд.

— Врешь, мерзавец! — опомнясь, закричал Фирс Нилыч визгливым голосом.

— Ей-богу, правда, дяденька Фирс. Перекрестился бы, да рука не поднимается. Весь завод уже знает. Работу остановили, всем велено на собрание идти.

Фирс Нилыч заметался по комнате, бормоча что-то непонятное.

— Если не верите, у Авдея Васильевича спросите. Ему еще ночью сообщили.

Но в это время Фирс Нилыч и сам вспомнил, что последние дни были какие-то странные. Полицейские дружески заговаривали с рабочими, шутили и даже покуривали вместе. А Авдей Васильевич, который больше полугода не заходил после неудачного сватовства, вдруг пришел и за обедом все подкидывал разные рискованные словечки. Тогда Фирс Нилыч не обратил на это внимания. Мало ли что придет на ум подвыпившему человеку.

«Что ж теперь будет?» — подумал Фирс Нилыч, но ответить не смог. Силы оставили его. Беспомощно упали большие руки. Отчетливо стали видны широкие плоские кисти, заросшие волосами.

— А насчет Лучинина не забудьте, дяденька Фирс. — Иван повернулся и затопал сапогами по половицам.

4

Авдей Васильевич Савелов слыл человеком образованным, с хорошими манерами и в каждом деле больше всего ценил порядок. Когда Фирс Нилыч расслабленной походкой, с растрепанной бородой пожаловал в дом Савелова, тот сидел за обеденным столом с белоснежной салфеткой за воротом.

— Авдей Васильевич, батюшка, что же это такое? Неужели правда? — прохрипел Глотов, опускаясь у двери на первый попавшийся стул.

Управляющий в это время отправил в рот половину яйца и, только перестав двигать челюстями, спокойно сказал:

— Будьте любезны, Фирс Нилыч, оставьте у Степана шубу и шапку и возвращайтесь разделить со мной одинокую трапезу.

Услышав этот спокойный голос, Фирс Нилыч почувствовал облегчение. «Видно, обманул, паршивец», — думал он, раздеваясь. В столовой он обстоятельно осмотрелся и увидел обычную обстановку: длинный стол с синим графином, два ряда мягких стульев, дубовый буфет, а вдоль стены, где не было никакой мебели, развесистую пальму и два стройных кипариса.

— Вот ваш прибор.

— Кусок в горло не лезет. — Однако к столу сел, хоть и не торопился приступать к еде. — Сколько раз я говорил, Авдей Василия, чтоб не держал ты на заводе разный сброд, — сердито начал Фирс Нилыч, с осуждением глядя на управляющего. — Не слушал. А теперь посмотри, что Ванька Краюхин делает. Какую хулу несет на самого государя. Будто бы бросил своих подданных, отрекся от престола.

— Да, отрекся, — сказал Савелов и поднял нож, как меч.

У Фирса Нилыча низко склонилась голова, словно он подставлял ее под этот меч. Сразу стало трудно дышать. Он долго молчал, не понимая, как после этих слов управляющий может спокойно продолжать обед.

— Как жить-то будем?

— Свято место пусто не бывает. — Савелов отодвинул тарелку и неожиданно с раздражением крикнул: — А вам-то что? Чего убиваетесь?

— Боюсь я, как бы эти варнаки не придумали чего худого, — признался Глотов. — Дом-то у меня деревянный, спалят в два счета.

— Спалят! — усмехнулся Савелов.

— Вот то-то и оно, — не понял Фирс Нилыч. — Уж ты не откажи мне, грешному, разреши привезти к тебе небольшой сундучок. Пусть постоит до время. До тебя ведь побоятся добраться. У тебя, поди, и револьвер есть.