–
Его сокамерники на несколько секунд замолкли, переваривая услышанное, а затем разом повернулись ко мне и заголосили, пытаясь подозвать к себе жестами и чересчур слащавыми фразами, словно бездомную собаку:
Я наморщила нос и отвернулась от голосящих мужчин, даже на четвереньках отодвинулась подальше от решётки, разделяющей наши камеры. Вслед мне понеслись улюлюканья и свистки, так как мужчины лицезрели мою пятую точку в обтягивающих штанах. Ох, я и забыла, что это донтрийцы привычные к девушкам в штанах, а для норгешцев такая одежда считается верхом разврата. Вздохнула, покачала головой, села на попу, обхватив колени руками, и отрешилась от внешних звуков.
Очевидно, что я попала в донтрийскую тюрьму. Видимо, воины, за неимением времени на разбирательства, жива я или мертва и к какому роду отношусь, кинули меня сюда. Судя по разговору мужчин, они считают меня донтрийкой. Но как это возможно? Я вытянула руки вперёд ещё раз, с исследовательским интересом рассматривая грязь под ногтями, заусенцы и запёкшуюся кровь. Стоп! А куда подевалась родинка с запястья?
Голова соображала туго, но я заподозрила, что либо слишком сильно ударилась головой, либо… я скинула сапог и закатала штанину, чтобы найти родимое пятно на щиколотке Эллис, но не нашла его. С удивлением уставилась на новенький педикюр с нежно-розовым шеллаком, а также на до боли знакомые мозоли-натоптыши, которые были у меня из-за постоянного ношения высоких шпилек в прошлой жизни.
– О-о-о-о… – простонала, массируя виски холодными пальцами, и пытаясь собрать всё в единую картину.
Я вернулась в собственное тело, но при этом осталась в этом странном магическом мире. Как такое возможно? Неужели жрица решила, что раз не может вернуть мою душу в тот мир из-за приказа князя, то хотя бы поменяет тела местами? Я прикрыла глаза, пытаясь вспомнить, что же произошло со мной… кажется, я тонула… и со мной был Ладислав! Меня пробил холодный пот. Славик жив или нет? Неужели я так стремилась сбежать из донтрийского дворца, что погубила малыша? Сердце пропустило удар и сжалось от страха. Нет, я видела, как Винсент вынырнул с Ладиславом на плече, а он малыша в обиду не даст и позаботится, это точно.
Я пыталась ещё несколько минут успокоить своё сердце и убедить себя, что, скорее всего, с Ладиславом всё в порядке. Я понимала, что чем больше думаю о малыше, тем больше себя накручиваю, при том, что конкретно сейчас ничего не могу сделать… Надо ждать пока меня освободят донтрийцы, чтобы выяснить, что произошло с ребёнком.
Хриплый стон вывел меня из собственных мыслей. Я заозиралась в поисках источника звука, а когда нашла его, сердце совершило очередной кульбит. В соседней камере с противоположной от троих озабоченных норгешцев стороны на таком же тюфяке, как у меня, лежал мужчина с закрытыми глазами. Его лицо было изуродовано ожогами, одежда висела обугленными лохмотьями, и сквозь прорехи которой хорошо змеились застарелые линии шрамов.
Я встрепенулась и с отчаянно колотящимся в груди сердцем подошла вплотную к решётке, чтобы рассмотреть лежащего. В камерах царил полумрак, а лицо мужчины воспалилось, и было покрыто волдырями до такой степени, что черты не угадывались, но шестое чувство внутри меня буквально вопило: «Это Кристиан! Это точно он!»
Я столько раз после того, как узнала, что он жив, представляла нашу встречу, что ему скажу, и всё никак не могла поверить, что передо мной лорд Кьянто. Столько месяцев прошло с нашего расставания, столько всего изменилось, я так долго думала, что он умер… Я совершенно растерялась от переполнивших меня противоречивых чувств. С одной стороны, с моим бывшим работодателем мы были более чем квиты. Он надругался надо мной, а я оставила его умирать в его же собственном обрушившимся особняке, а с другой стороны… я понимала, что только от одного его имени у меня начитается иррациональная тахикардия.