Радужный город (СИ)

— Смоляков появлялся возле нее, если она пыталась претендовать на квартиру. Сейчас, полагаю, она ему станет не интересна, иначе он давно бы уже… Да, Тань! — ответил Варков на телефонный звонок. — Что? Да ладно? Я все еще в России? Я подумал, что нас америкосы захватили за ночь… Ах, вон оно что! Прямо таки благодарность надо выносить. И что там? Ясно.

Следователь отключился и замолчал.

— Копию заявления из Великого прислали с ОВД. Это точно был Смоляков, он напал на бабку в больнице. Он хотел узнать, где товар.

Тропинин смотрел на мелькавшие за окном машины улицы.

— Не знаю, как ты будешь крутиться, но Соню я без охраны не оставлю.

— Не надо, Витя, светиться в этом деле. Кто она тебе? Баба на ночь? Таких сотни, при всем уважении к Соне. Хотел получить — получил. В сфере криминала ты давно уже не в теме, тем более там, где наркота, там либо отморозки, к коим и относится Смоляков, либо… Сам знаешь, кто у нас крышует наркобизнес в России. Живи и наслаждайся. Заведи себе девочку лет восемнадцати, которая будет в рот заглядывать и трать деньги.

Итальянец усмехнулся.

— Как ты наплевательски к человеческим жизням стал относиться!

Варков долго молчал.

— Я, Вить, видел слишком много трупов и грязи. Супермены в нашем мире не обитают, зато глупцов и преступников через одного. И я знаю, что почти невозможно защитить кого-то. Все остальное — сериалы о правильных ментах.

Анатолий Иванович ненавидел переживать за близкий и друзей, но он хорошо знал Тропинина, если тот вбил себе что-то в голову, он не отступит.

Глава 16

В Питер я лихо зарулила в семь тридцать утра.

Сказать, что мне было плохо — сильно смягчить выражения. Под конец путешествия подсветка арендованного авто начала создавать затейливую иллюзию, будто я курсирую среди небоскребов Москва-Сити, а никак не по КАДу или по трассе, где с высотными строениями было туговато. Состояние было сродни опрокидыванию на голодный желудок пары рюмочек водочки. Без закуски…

Валентина Алексеевна не спала всю дорогу, ни разу не попросив остановиться, передышки я делала сама, когда понимала, что и ей и мне уже невмоготу. Я минут пять просто стояла возле машины, положив руки на нагретый капот, а она открывала дверь, чуть наклоняясь вперед, вдыхала морозный воздух, подставляя лицо кружащимся снежинкам.

Город начинал потихоньку обрастать пробками, но мы ехали против заторов, и домой добрались быстро. К сожалению, наглостью Лёни я не обладала, и заехать носом в парадную позволить себе не могла, да и крохотная толстопузая машинка не справилась бы с таким Эверестом, как поребрик в нашем дворе, однако, улетевшие на работу ранние пташки дали возможность припарковаться недалеко от парадной.

Валентину Алексеевну качало, и мне пришлось поддерживать женщину. Хорошо, что сумка не большая и не тяжелая, а то бы остались две немощные в машине отдыхать. В голову пришла шальная мысль — съездить за вещами на ее квартиру, но героизм мой быстренько сдулся при мысли о Смолякове, о том, что двери-то, скорее всего, опечатаны, и о том, что доеду я в лучшем случае до ближайшего столба или, не приведи Господи, машины или пешехода.

Доставив мать Димы к себе домой, я поспешила в магазин, который бессовестно игнорировался мною вот уже пятый день, отчего мой холодильник сидел на жесточайшей диете, в нем даже мыши не на чем было вешаться. Брела домой уже на автомате, натыкаясь на полусферы вдоль тротуара.

Валентину Алексеевну я разместила в своей спальне, она поспорила бы, конечно же, но сил не было и, выпив кружку чая и пряча мокрые глаза, женщина ушла отдыхать. Я старалась, как могла, ее отвлечь, но она едва ли ни плакала от усталости и от воспоминаний. В прихожей, еще очень давно, я разместила коллаж с фотографиями, и он заполнялся постепенно. Небольшое раскидистое дерево с ветками— крючочками позволяло добавлять новые, а старые я не убирала. Мне не от кого было прятать прошлое. Я его не боялась, и не вызывало оно отторжения и желания порвать и сжечь картинки из другой жизни. Валентина Алексеевна задержалась возле «дерева» надолго, почти все время, пока я была в магазине, она стояла и рассматривала фотографии. Там были снимки моих родных, наших общих с Димой и моих друзей, коллег по работе. Но все это занимало лишь процентов тридцать, в остальном это была ода Абрикосу. От фото в роддоме, где темные курчавые волосики чуть выбивались из чепчика с черепашками, а огромные глаза едва помещались в объектив, до нынешних, где маленькая красавица позировала на фоне знаменитого Самсона, побеждающего льва.

Слопав бутерброд, на котором масла и сыра было по объему раз в пять больше, чем хлеба, и, запив все это великолепие жутко сладким чаем, я завалилась на диван, но сон не шел, дрема никак не хотела перейти границы бессознательности. Пришлось встать и, порывшись в аптечке, выпить успокоительное: я перенервничала сильно в дороге.